Джозеф Ле Фаню - Комната в гостинице «Летучий дракон»
— Ого! Но граф, кажется, неплохой человек?
— Отличный и чрезвычайно умный человек.
— Я был бы не прочь познакомиться с ним. Вы говорите, что он…
— Имеет такую хорошенькую жену. Согласен, но, видите ли, они живут очень уединенно. Время от времени граф возит жену в оперу или на какой-нибудь бал, и это, пожалуй, все.
— Наверное, он до сих пор не может забыть кровавых ужасов революции. Столь печальный опыт и его возраст…
— Для такого философа, как вы, он пришелся бы по вкусу. Заметьте еще, что после обеда он обязательно засыпает, а жена нет. Шутки в сторону; он удалился от шума большого света и впал в апатию, и жена его также. Ничто, по-видимому, не способно интересовать ее — даже муж не интересует.
Маркиз поднялся, собираясь уйти.
— Не рискуйте деньгами, — предостерег он. — Скоро вам представится случай поместить их с большой выгодой. Несколько собраний превосходных картин будут продаваться с аукциона, так как их хозяева были причастны к заговору в пользу Бонапарта. Ваш кошелек способен наделать чудес, когда начнется распродажа. Цены будут удивительные! Соберите к тому времени свою наличность. Я извещу обо всем. Кстати, — вдруг остановился он возле самой двери, — чуть было не забыл. На следующей неделе вам предстоит особенное увеселение: насколько мне известно, маскарады в Англии все еще редкость. Костюмированный бал устраивается в Версале, приглашены все знаменитости, билеты идут нарасхват. Но, думаю, я могу обещать вам один. Доброй ночи. Прощайте!
Глава десятая
ЧЕРНАЯ ВУАЛЬ
Хорошее знание французского языка, полный кошель, — моя экипировка способствовала погружению в мир соблазнов, которые столица мира рассыпает перед страждущими. Легко представить себе, как я провел эти два дня. К концу второго почти в том же часу, что и в первый раз, месье Дроквиль снова заехал ко мне.
По обыкновению вежливый и добродушный, он между прочим сообщил мне, что бал-маскарад назначен на следующую среду и он уже достал билет для меня.
— Какая досада! Едва ли мне удастся воспользоваться им! — воскликнул я.
С минуту он подозрительно разглядывал меня, потом довольно резко спросил:
— Не угодно ли вам будет объясниться, почему?
Несколько удивившись, я тем не менее ответил правду, а именно что уговорился с двумя приятелями-соотечественниками провести этот вечер вместе и не могу нарушить данного слова.
— Так я и знал! Где бы ни находился англичанин, он обязательно отыщет своего брата-дубину. Стоит вам собраться больше трех — и вот уже вся компания с поросячьим визгом уплетает свои излюбленные бифштексы да запивает их крепким пивом. Вместо того чтобы усваивать хорошее обхождение, изучать чужую культуру, вы только пьянствуете в своем тесном кружке, сквернословите и участвуете в мордобое, который называется боксом, и к концу путешествия ни на волос не умнее и не образованнее, чем были в начале. С таким же успехом можно пропьянствовать все время где-нибудь в гринвичском трактире!
Он пристально посмотрел на меня и рассмеялся.
— Вот ваш билет, — с этими словами он швырнул его на стол. — Можете воспользоваться им или выбросить, как вам угодно. Вероятно, мои хлопоты пропали даром, хотя признаюсь, не часто случается, чтобы такой человек, как я, просил об одолжении и встречал отказ, почти пренебрежение!
Все это было удивительно дерзко.
Я был поражен и каялся в своем проступке. Вероятно, я по неведению погрешил против французских правил гостеприимства: только этим оправдывалась грубость укора маркиза.
Охваченный самыми противоречивыми чувствами, я поспешил извиниться перед знакомцем, выказавшем мне столько бескорыстного участия. Я уверил его, что во что бы то ни стало отделаюсь от слова, данного мной в недобрую минуту; сожалел о необдуманном ответе и о том, что не сразу оценил всю любезность его услуги.
— Прошу вас, ни слова больше. Мне было досадно за вас, и признаюсь, я не смог сдержать своих чувств. Прошу извинить мою запальчивость. Для моих знакомых не секрет, что порой я говорю больше, чем думаю, и всегда потом жалею. Надеюсь, мистер Бекет простит своему старому другу, что он вспылил из-за его же интересов. Мы по-прежнему остаемся друзьями?
Он улыбнулся своей добродушной улыбкой и протянул руку, которую я с жаром и почтительностью пожал.
После минутной ссоры мы стали еще большими друзьями.
Маркиз посоветовал мне заранее обзавестись комнатой в одной из версальских гостиниц, так как гостей будет очень много. По его мнению, мне следовало отправиться в Версаль на следующее же утро.
Итак, я заказал лошадей к одиннадцати часам. Поговорив еще немного, маркиз д’Армонвиль простился со мной, стремительно сбежал по лестнице, прикрывая носовым платком нижнюю часть лица, вскочил в поджидавшую его карету и уехал.
На другой день я был в Версале. Подъезжая к гостинице «Франция», я убедился, что опасения маркиза были не напрасны.
Множество экипажей стояло у входа, перегораживая дорогу; не оставалось ничего другого, как выйти из кареты и пробираться пешим между лошадьми. Холл гостиницы был полон лакеев и господ, в один голос требовавших хозяина, а тот с любезным отчаянием уверял всех вместе и каждого порознь, что в целом доме не осталось ни угла, ни комнаты, которые не были бы заняты.
Я вынырнул на улицу из толпы людей, которые кричали, убеждали и улещали владельца гостиницы, пребывая в приятном заблуждении, что он мог бы устроить для них местечко, если бы захотел. Предоставив искателям мест кричать до хрипоты, я снова вскочил в карету и понесся к гостинице «Резервуар». Блокада вокруг входа и здесь была не менее плотна. Результат оказался тот же: все было занято. Прескверное положение, но что прикажете делать? Мой ямщик поусердствовал, пока я в холле разговаривал с владельцем гостиницы; подвигаясь вперед, шаг за шагом, по мере того как отъезжали другие экипажи, он добрался до самого входа.
Это оказалось удобным лишь в одном отношении — чтобы усесться в карету. Однако, сев, как было выбираться на дорогу? Ряд экипажей тянулся впереди, такой же ряд сзади, и не менее четырех рядов сбилось обок моего кабриолета.
В то время я был замечательно дальнозорок; и без того я терял терпение, можно себе представить, что со мной сталось, когда в открытом экипаже, ехавшем по узкой полоске улицы, которая оставалась свободной, я увидел графиню с накинутой вуалью и ее мужа. Они едва двигались следом за возом, который занимал всю ширину свободного пространства и тем задавал скорость нагонявшим его экипажам.
Я поступил бы умнее, если бы выскочил на тротуар и обежал бы кругом столпотворение, разделявшее меня и графа. На беду я оказался скорее Мюратом, чем Мольтке[3] по натуре: расчетам тактика я предпочел немедленное нападение. Не ведаю, как я перелетел через запятки ближайшей кареты, потом промчался сквозь какой-то тарантас, в котором дремали старик и собачка, юркнул сквозь открытую коляску, где о чем-то оживленно спорили четверо мужчин; оступился на подножке и плашмя рухнул поперек пары лошадей, которые принялись брыкаться и бить задними ногами, отчего я перекатился головой вперед и очутился на земле в облаке пыли.
