Нина Ненова - Формула счастья
Джеки, уже совсем оправившись, настойчиво тыкался мне в руку, но поняв, что этого недостаточно, чтобы привлечь к себе внимание, легонько, с упреком прикусил мой палец. Я виновато погладил его и рассеянно снова улыбнулся, но сам смутился. Кому я улыбнулся сейчас? Собачке или тому невидимому присутствию, которое я вдруг начал ощущать как тяжесть, нависшую над моей головой. Видимо, пока будет продолжаться этот путь, я не часто буду знать наверняка, почему поступаю так или иначе. Хотя и вынужденно, но все время буду позировать. Конечно, позировать, а надо ли держаться естественно здесь?! Я взглянул на часы — 16.17. До старта было еще сорок три минуты. Не стоит так все время сидеть. Особенно, если за мной наблюдают. Я решил прогуляться по своему временному жилью. Все-таки нормально было проявить к нему интерес. Я положил Джеки на ковер, он радостно завилял обрубком хвоста и предпринял две-три устрашающие атаки на одну из моих брючин. Он уже забыл о неприятностях, и теперь ему хотелось играть. Я не смог ему ответить. И небрежной походкой направился к одной из дверей, а он разочарованно устроился надиване.
За дверью оказалась кухня — полностью автоматизированная, хорошо оборудованная, ослепительно белая и чистая. Единственным цветовым пятном в ней был натюрморт, висевший над столом. Нарисован неумело, но с большой претензией. Я же, однако, живо подошел к нему и стал рассматривать, чуть ли не с открытым ртом, словно говоря: «Смотри-ка, точно этого я и хотел!». Ценитель искусства.
На картине был изображен поднос с какими-то ярко-красными круглыми фруктами, рядом вазочка с желтыми гвоздиками. Один из плодов, самый маленький и не такой идеально круглый, как другие, выкатился с подноса на скатерть, а одна из гвоздик, чуть увядшая, со сломанным стебельком почти касалась его. Такая картина, подумал я, вообще не должна была бы появляться на свет белый, а менее всего в юсианском звездолете, но вдруг проникся сочувствием к художнику. Человек все-таки. Сколько часов он простоял перед этим полотном? Набрасывал контуры, наносил краски, менял кисти, отступал назад и смотрел, прищурив глаза, снова приближался, наносил какое-то пятнышко или черточку, опять смотрел издали. Человек. Чтобы так детально нарисовать гвоздики, требовалось огромное терпение. И скатерть с мелким рисунком — тоже. Большое терпение и никакого воображения… Да, судя по размашистой подписи, он остался доволен собой. А я именно здесь и именно в данный момент стою и ему сочувствую. Смех… Но почему именно сейчас, перед какой-то не совсем удачной картиной я должен был понять, что люблю все человеческое так, как я и не предполагал, что можно любить — задыхаясь, отчаянно, фанатически. Я сел на стул, стоявший у стола, но очень быстро поднялся. Послонялся бесцельно по кухне, — открыл воду в умывальнике — горячую и холодную, вероятно, запасенную в достаточном количестве, вымыл руки ароматным розовым мылом (все предусмотрели), а потом, пока сушил их под феном, бросил беглый взгляд в зеркало — для ориентировки. Я несколько зарос, но в общем выглядел нормально, если не считать синяка под глазом и сильно покрасневшего правого уха. Что ж, будем надеяться, мои любезные хозяева не обратили на это внимания.
Я вышел из кухни, захлопнув за собой дверь несколько сильнее, чем было нужно, и уже усвоенной небрежной походкой направился в следующее помещение. Оно оказалось спальней… Простой, приветливой спальней с бледно-голубыми шелковыми обоями, хрустальной люстрой, широкой-кроватью. Гардероб был украшен искусной резьбой. Все дополняли плотные золотистые занавески… Была даже небольшая пальма в углу. Да, они постарались, спору нет. Гостеприимство ли показывают или возможности демонстрируют? Пусть объект окунется в свою естественную среду. «Только вы спутали, красавцы! Для данного объекта это не было его естественной средой».
Воспоминание о моей неуютной квартире — с ветхой мебелью и шторами, пустым холодильником, вечной едой из консервных банок — навеяло на меня грусть и заставило почувствовать себя уязвимым. Мой дом… Странно, что до сих пор я. совсем не придавал ему значения. Вещи в нем постарели, но остались мне чужими. Безликие вещи, которые не вызывают ни одной ассоциации с происшедшим событием, близким присутствием, имевшим место когда-то… А могло быть и не так. Могло.
Я вернулся в холл и сел в одно из кресел. Джеки не двинулся со своего места. Видно, ему передалось мое мрачное настроение… Но действительно, какая жуткая тишина. Я отчетливо слышу собственное дыхание. Учащенное. А интересно, который сейчас час? 16.32. Еще есть время! Если захочу, могу взять щенка и покинуть звездолет. Едва ли юсы позволят себе задержать меня силой.
Покинуть звездолет. Глупости. По крайней мере трусом я не был никогда! Я смотрел на занавес за диваном. Тяжелый занавес. Интересно, что я увижу, если отдерну его в сторону. Вероятнее всего, голую стену. Или имитацию окна и какой-нибудь пейзаж сомнительного качества, как тот натюрморт в кухне… Ну, а если окно настоящее? А за ним юсы в одном из своих отвратительных состояний? Всякие их «внутренние переворачивания», «раскалывания»… Или, если окажется, что эта квартира — часть их лаборатории, или даже просто колба, пробирка… предметное стекло одного из их гигантских микроскопов? И сейчас они меня изучают, подготавливают опыты со мной? А может быть, уже и осуществляют… Но хватит! Хватит!
И все-таки, как странно выглядит эта вещица на столике. Я должен был бы ее заметить еще до того, как пошел й кухню. Или тогда ее там не было?!
Я подошел к столу и взял ее. Неохотно, с опаской, двумя пальцами. Она была теплая… или все еще теплая? И пластичная, точно резиновая. С одной стороны — мохнатая, светло-коричневая, с другой — беловатая. Беловато-золотистая как… как цвет человеческой кожи. Ну да! Да это — миниатюрное подобие головы человека! Я поставил ее на ладонь — она была не больше стеклянного шарика для игры — и начал рассматривать вблизи. Мое изображение! Со всеми мельчайшими подробностями. И с покрасневшим ухом и синяком под глазом. Я рассмотрел ее поближе — щеки и подбородок темные, небритые. И волосы отдельными темными прядками. Я внимательно надавил на нее пальцем, — губы слегка раскрылись и обнажили белые, мелкие, как песчинки, зубы.
Я убрал изображение в бар, а ощущение от прикосновения к нему осталось. Что это могло означать? Издевательство? Подарок? Намек на что-то?.. Сев на диван, я впился взглядом в противоположную стену. Но может быть, это в сущности и не стена вовсе, и все вокруг вообще не то, а нечто… черт знает, что!
А минуты летят. Уходят одна за одной эти минуты, и очень скоро Земля будет недостижимо далеко от меня.
