Юрий Бригадир - Аборт
Цербер открыл нам железные ворота, выпустил, поморщился и тут же с грохотом закрыл засов.
— Черт бы тебя побрал, — искренне сказал Борисыч мне прямо в глаза.
— А ты когда-нибудь видел умершего по расписанию? — спросил я.
Он ухмыльнулся. Потом сел в свою Белиберду, которая завелась со второго раза, изрыгнула густой дым и с места в карьер рванула по лесной дороге. На первой же кочке она подпрыгнула, и лениво провисший бампер ушел еще на сантиметр вниз.
Я заржал.
Числа
Проезжать бывшего сослуживца насквозь мне не хотелось — дорога была узкая. Поэтому я просто отъехал на полкилометра от коттеджа, нашел на повороте сказочной красоты поляну, открыл дверь настежь, вышел и набрал номер. Ждал я долго. Очень. Тот маленький гаденыш, до которого я пытался достучаться, так и не ответил. Я сбросил вызов, зажал телефон в кулаке и неожиданно почувствовал себя отвратительно. Муторно. Бессмысленно. Одиноко. Но, по сути, я на него не обиделся. Я вообще на него никогда, насколько я помнил, не обижался. Просто было противно. И всегда хотелось спросить «почему». Но ответа у меня не было ни у живого, ни тем более — мертвого.
Беготня. Всю жизнь бегаешь, пытаешься успеть. Ты можешь заставить конкурента не только делать, но даже и думать, как тебе надо, ты удачлив, весел, ты рвешь на части жизнь других и лепишь из этих кровавых кусков свою собственную. Тебя уважают и боятся, тебя любят и ненавидят, ты всегда собран и могуч, как стальная пружина, ты ломаешь преграды, ты рвешь руками любые цепи и ты никогда не останавливаешься. Бабы липнут к тебе, как вьюночки, ты целуешь их, не отрывая телефона от уха, ты спишь с ними ровно столько времени, сколько отнимает ебля, ты отрываешь их от своих коленей, когда уходишь и ты по-своему к ним привязан, поскольку это привычка, а привычку надо беречь, ведь это твой мир, он придуман для тебя, он сделан в том числе и тобой, и ты в нем если не хозяин, то очень-очень важный и полезный. Ты летишь по автостраде в Толмачево, тебе через час, максимум через полтора взлетать, тебя уже ждут в Москве, потому что ты представитель маленькой империи и с тобой буду считаться и терпеть твои выходки. Тебе дадут переводчика, сопровождающего, в аэропорту будет стоять человек с табличкой, и ты не потеряешь ни минуты своего драгоценного времени. Если будет загвоздка, непонятка, если все на совещании потеряют нить разговора и смысла, если все перестанут представлять, зачем они вообще сюда пришли, ты встанешь и раскроешь им глаза, и они поймут тебя, и восхищенно начнут кивать, как молодые кони. Весь мир имеет тенденцию валиться к твоим ногам. И все тебе подвластно, все ты просекаешь, как самый мудрый гуру в самом снежном уголке Тибета.
Кроме одного.
Кроме потусторонних, внегалактических, невидящих тебя в принципе, глаз твоего собственного сына.
Ох, как я ненавижу любовь, которая привязывает тебя к куску парного мяса весом килограмм в шестьдесят.
Посмотри на меня, я же твой отец!
Молчание.
Кристальная тишина.
Глобальное неповиновение и непонимание. Иногда хочется убить его за эту ухмылку пришельца. Чужого. Представителя иной возрастной цивилизации, которая сплавила высокие технологии и средневековую жестокость.
Я породил тварь, с которой у меня нет ничего общего. На самом излете воспоминаний я помню только, как я ему читаю книжку. А потом отторжение тканей. Несколько лет презрения от человека с твоей группой крови и твоими глазами.
Я ненавижу любовь и потому сбрасываю вызов, потому что если он не отвечал мне живому, то не ответит и мертвому.
После неудавшегося звонка я прыгнул в машину и рванул по лесной дороге. Борисыч то ли знал еще свороток, то ли где заблудился — в общем, я его не встретил. Через полчаса я вырулил на трассу и помчался в город.
Ненавижу любовь.
Но хватит об этом. Глупо винить за любовь. Это же как голод. Ее можно терпеть, но нельзя прекратить.
В субботу чуть меньше пробок — это естественно и дало мне возможность освоить вождение в этих странных условиях, где тебя вроде все чувствуют, но все равно — не видят.
У разъезда Иня с очень неудобной развязкой, я вдруг заметил несущийся по газонам черный Клюгер. Он только что вырвался с Первомайки и явно очень спешил. Я было подумал — пьяный, но тут он пробил насквозь рейсовый автобус вместе с пассажирами, круто вырулил на Бердское шоссе и понесся в город.
Тойота Клюгер V — автомобиль сам по себе инфернальный без всякого преувеличения. Невероятно управляемый почти что джип, с ураганной динамикой, жесткий и агрессивный. Большая их часть, по крайней мере, какие мне попадались — безумно черного цвета. Братва при покупке тут же тонирует стекла, выглядит такой снаряд устрашающе, и называют его зачастую неправильно — Клюга, но чаще — Крюгер, намекая на незабвенного Фредди. Этот был трехлитровый с полным приводом, в двести двадцать лошадей и я сразу его узнал по дурацкому номер 666. Как известно, такие номера себе покупают либо бандиты, либо сатанисты, либо «идущие на смерть приветствуют тебя». Хозяин этой был сразу все вышеперечисленное, его звали Серега, и его не было в живых уже больше года.
Форд Фокус с таким не сравнится, конечно, но тут впереди возникла вереница машин, и даже безбашенный хозяин решил не пробивать всю эту очередь, а свернул на обочину и поехал там, плавно переваливаясь с боку на бок на ямах.
Я немедленно свернул туда же, не по-детски трясясь, догнал его и от души посигналил. Клюгер не реагировал никак, зато забеспокоились соседние водители, крутя головой и пытаясь понять в чем, собственно, дело.
Наконец, водитель что-то услышал, дал по тормозам, открыл дверь, оглянулся и, явно развеселившийся, вылез из своего черного снаряда смерти. Я остановился и тоже вышел.
— Здорово, Санек! — заорал Серега и не протянул руку, а просто кинул ее мне с размаху и с разворота, сдавил мою как клещами и поинтересовался: — Давно тут?
— Здорово, второй день, — почти обрадовавшись, ответил я.
— Тоже хорошо. Короче, сейчас особо некогда, давай за мной след в след, шаг вправо, шаг влево считается расстрелом, не отрывайся!
Выглядел он точь-в точь как свой Клюгер, то есть весь был в черном, лоснился и поглощал, а не отражал солнечный свет. На поясе с обеих сторон хищно выглядывали рукоятки двух пистолетов. Не теряя времени, он махнул мне рукой, прыгнул в салон и рванул дальше по обочине.
Через несколько километров он выскочил опять на шоссе, нагло пересек его, повернул налево и по очень неприметной петляющей дороге помчался в сторону Оби. Дальше мы потерялись среди кустов, каких-то разваливающихся на глазах домиков, мелких водоемов и выскочили, наконец, на каменистый берег. Там Клюгер прошуршал гравием не хуже танка и встал левыми колесами в воду, испаряя робкие капли со своих инфернальных поверхностей. Пока ехали, я пытался не потерять его, и мне это почти удавалось. Во всяком случае, он исчезал из вида всего два раза, но я ориентировался по пыли на поворотах, поэтому держался в непосредственной близости.
