Юн Линдквист - Блаженны мертвые
Кабина поехала вниз, и Малер попытался сосредоточиться, обратившись в слух и зрение. С этой минуты он больше не человек, а записывающее устройство.
Лифт рывком тронулся с места. Сквозь толстые бетонные стены доносились крики. В прямоугольном окошке двери показались очертания морга, а в нем...
Пусто.
Часть коридора, стена — и все. Он толкнул двери лифта.
В лицо дыхнуло холодом — здесь было значительно прохладнее, чем на других этажах больницы. Капли пота под одеждой потекли ледяными струйками, и Малера пробрала дрожь. За спиной хлопнули двери лифта.
Обернувшись на шум, Малер обнаружил чуть правее холодильную камеру — дверь была нараспашку, а на полу возле входа сидели два человека, склонив головы и обвив друг друга руками.
Что они здесь делают?
Слева, по всей видимости, находился морг — оттуда донесся металлический грохот, и один из сидящих поднял голову. Это оказалась молоденькая медсестра. Малер успел разглядеть выражение паники на ее лице.
В объятьях она держала старушку — божий одуванчик, белый пушок нимбом над головой, тщедушное тельце с худыми ногами, беспомощно шарящими по полу в поисках опоры, как будто она хотела встать. Из-под белой простыни, завязанной узлом под горлом, просвечивало голое тело. Чья-то мать или бабушка, может, даже прабабушка.
Желтая кожа плотно обтягивала иссохшее лицо с выступающими скулами, а глаза... Глаза... Окна в пустоту — ясно-голубые, подернутые белесой желеобразной поволокой, они не выражали ровным счетом ничего.
Впалые губы были приоткрыты, из беззубого рта доносился монотонный жалобный звук:
— Ээээээээээээм... ээээээээээм...
И вдруг Малер отчетливо понял, чего она хочет.
Того же, чего и все.
Домой.
Медсестра наконец заметила Малера. Бросив на него умоляющий взгляд, она попросила, кивая на старуху:
— Вы не поможете?
Малер не ответил, и она добавила:
— Я совсем замерзла...
Малер наклонился, дотронулся до ноги старухи. Она была ледяной и твердой, словно замороженный апельсин. От его прикосновения старуха лишь громче заголосила:
— Э-э-э-м-м-мммм!..
Малер, кряхтя, поднялся, и медсестра закричала:
— Да помогите же! Ну пожалуйста!
Он не мог. Не сейчас. Сначала нужно было разобраться, в чем тут дело.
С тяжелой душой он побрел в сторону морга — так фотограф, на глазах которого сотни людей умирают от голода, лишь бесстрастно фиксирует происходящее, а потом напивается в хлам в своем гостиничном номере, чтобы заглушить муки совести.
Фотографии... Камера...
Направляясь к большому освещенному залу, Малер расстегнул сумку. По всему коридору были разбросаны белые простыни.
Сцена, представшая его взгляду, вспоминалась ему потом как в тумане. Все это должно было твориться в полутьме, в какой-нибудь пещере — борьба между живыми и мертвыми, словно сошедшая с полотен Гойи.
Но все происходило в стерильном помещении морга, залитого ровным безжалостным светом. Флуоресцентные лампы ярко освещали столы из нержавеющей стали и людей, мечущихся между ними.
И всюду — голые тела. Почти все покойники умудрились скинуть свои белые саваны, и брошенные простыни валялись теперь на полу и столах. Маскарад с римскими тогами, переросший в оргию.
Всего там было человек тридцать — живых и мертвых. Врачи, сестры и санитары в белых, желтых и синих полотняных рубашках гонялись за обнаженными людьми — по большей части стариками, порой совсем дряхлыми. У многих был виден наспех зашитый разрез от аутопсии, идущий от живота до самого горла.
Мертвецы не выказывали агрессии, они лишь вырывались, желая одного — выбраться отсюда. Морщинистые лица, исковерканные тела; старухи, размахивающие скрюченными птичьими пальцами, старики, молотящие воздух сжатыми кулачками. Дряхлые кости разве что чудом не рассыпались в прах и все же держались до последнего.
И над всем этим — отчаянный вой.
Вокруг стоял такой крик, как будто в палату вкатили целую орду новорожденных, полных смятения и возмущения несправедливостью мира, в который они попали. Точнее, вернулись.
Врачи и медсестры пытались их как-то уговорить, успокоить:
— Тихо, тихо, спокойно, все хорошо, слышите, все будет хорошо...
Но во взглядах мертвецов было лишь безумие.
Кое-кто из персонала не выдерживал — одна из медсестер застыла в углу, закрыв лицо руками; тело ее сотрясалось от рыданий. Другой врач стоял возле раковины и мыл руки так спокойно и тщательно, словно находился у себя дома в ванной. Высушив руки, он достал из нагрудного кармана расческу и начал причесываться.
Но где же все?
Почему здесь так мало... живых? Где подкрепление, где представители социальных структур, являющих собой, что ни говори, отлаженный механизм в сегодняшней Швеции — как-никак 2002 год.
Малер уже здесь бывал и помнил, что большинство трупов хранится этажом ниже, а здесь была лишь малая часть. Он шагнул вперед, нашарил фотоаппарат.
В эту секунду один из мертвецов вырвался из рук врача. Он был из тех, кого не успел затронуть процесс разложения, — огромный мужик с такими здоровенными ручищами, словно при жизни он ворочал каменные глыбы. Какой-нибудь безвременно почивший строитель. Он заковылял к выходу, с трудом переставляя бледные ноги в пигментных пятнах, несгибаемые, как ходули.
Упустивший его врач завопил: «Держите его!» — и Малер машинально послушался его команды, загородив спиной дверь. Беглец медленно шел прямо на него. Их взгляды встретились. Глаза мертвеца были водянисто-коричневыми, безжизненными, как мутная запруда. На Малера смотрела пустота.
Он опустил взгляд — чуть выше ключицы мертвеца, там, куда впрыскивали формалин, виднелся небольшой шрам, — и впервые за все это время Малеру стало страшно. Он боялся прикосновения, заразы, боялся цепких пальцев. Ему хотелось выхватить свою пресс-аккредитацию, закричать: «Я журналист! Я здесь ни при чем!»
Малер сжал зубы. Нет уж, он будет стоять до последнего.
И все же, когда мертвец приблизился, Малер не смог заставить себя его схватить. Вместо этого он со всей силы оттолкнул покойника — уберите это от меня! — и тот, пошатнувшись, рухнул на врача, в сотый раз мывшего руки под краном. Возмутившись, словно его оторвали от важного занятия, врач произнес: «В порядке общей очереди!» — и прислонил мертвеца к стенке.
Где-то рядом включилась сигнализация. Звук показался Малеру знакомым, но он не придал этому значения, потому что в эту минуту появилось подкрепление. Три врача и четыре охранника в зеленых униформах протиснулись мимо него. Они на мгновение замерли с открытыми ртами, но тут же взяли себя в руки и бросились на помощь коллегам.
