Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища
— Ваш покорный слуга, сэр, — вскричал доктор и отвесил краткий, но глубокий поклон; удивление его было наигранным — именно с целью поглядеть на незнакомца он и явился в заднюю гостиную. — Нет-нет, прошу вас, не обращайте на меня внимания. Только что позавтракали? Кофе недурен — в «Фениксе» умеют варить вкусный кофе. Сливки просто отличные, как по-вашему? Им-то я этого не говорю, — доктор подмигнул, — чтобы не перехвалить. Вам ведь подали сливки, надеюсь? — Тул ловким движением повернул молочник к свету и заглянул внутрь. — А о яйцах нечего и говорить — четыре дюжины несушек на птичьем дворе и девять десятков уток в садике у Трешема, по соседству со Стерком. Стоит припустить ливню, ну и гвалт же там поднимается! Стерк все грозится их перестрелять; он хирург в здешнем артиллерийском полку. Том Ларкин этим вечером сказал, что Стерк просто-напросто позавидовал их утиным мозгам — его куриные пожиже будут, ха-ха-ха! Ну и ночка выдалась — век не забуду, сущее царство тьмы, и хлестало к тому же сплошным потоком. Вынужден был выходить по делам — медик, знаете ли, куда денешься? — и едва не попал в переплет. Что хорошенького в газете? А, так вы не смотрели. А знаете ли вы, сэр, что — в такую-то ночь — у нас тут хоронили кого-то из Дублина, — а, каково? Тресселзу с подручными пришлось потрудиться. Один негодник с заставы — это недалеко, за углом, — сплетник, каких мало (а ведь любителей совать нос в чужие дела у нас, поверьте, хватает), — так вот, он сказал, что знает кучера. Боб Мартин, церковный сторож, уверяет, что заупокойную читали, ни много ни мало, двое священников — так-то! Все по высшему разряду. Один — священник нашего прихода, старый доктор Уолсингем, святой человек, без устали творит добро, точнее сказать, вступается подряд за всех мерзавцев в округе, — ха-ха! — ни в какую не дает сбыть их с рук, намерения у него, правда, самые добрые, только что с ленцой он да со странцой. А второй — этот прогнивший ходячий скелет Гиллеспи. И на кой только черт его откопали? Один из тех, кто был в похоронной процессии, сказал Бобу, что это он. Этот Гиллеспи из Донегана, уж я-то его знаю, злой как собака, скажу я вам, и масон — да, да, вольный каменщик — важная птица! Обедал как-то вечером в Великой Ложе, — вы, я вижу, не масон, наши знаки вам незнакомы, — а рожа у него была такая скукоженная и желтая — еще немного, и я бы выжал его в пунш вместо лимона, ха-ха-ха!
Поднятием бровей Мервин изобразил вежливое изумление. Доктор Тул с минуту молчал в ожидании ответной реплики, но ее не последовало.
Тогда доктор продолжил свою речь, нимало не смущаясь тем, что во взгляде Мервина появилось нечто зловещее.
— Пейзажи здесь, сэр, один другого лучше. Художники сюда летом тянутся дюжинами; вытащат альбомы и карандаши и давай марать бумагу, ха-ха-ха! Если вы рисуете, сэр, то возьмите на заметку: есть тут выше по реке одно чудесное местечко с видом на мельницы… Но вы ведь не рисуете?
Ответом ему было молчание.
— А может быть, вы все-таки хоть чуть-чуть балуетесь карандашом, как моя дражайшая супруга? — Внимательный взгляд на одежду незнакомца не обнаружил никаких признаков артистических склонностей, и мистеру Тулу пришло на ум, что молодой человек состоит в штате лорда-наместника. — Если вы направляетесь в Лейкслип, то обратите внимание: здесь у нас на редкость хорошие лошади. — (Шепнем, между прочим, на ухо читателю, что Лейкслип служил в то время летней резиденцией Его Превосходительству и леди Тауншенд; из старых газет можно узнать, что понедельник был днем, открытым для публики, а по четвергам обычно устраивались приемы.) Однако и тут мистер Тул вытащил, похоже, пустой номер. — Если вы сегодня не собираетесь уезжать, есть случай развлечься — стрелковые состязания в Палмерзтауне, на ярмарочной лужайке. Будут участвовать семь районов, призы — десять и пять гиней. В час дня. Как вы насчет этого?
Тут в гостиную вошел майор О'Нейл из Королевской ирландской артиллерии, маленький, тщательно одетый человечек с лицом типичного ирландца. Он оказался немногословным, зато весьма приветливо улыбался…
— Ваш покорнейший, джентльмены. А, доктор, как дела? Что нового… о чем пописывает «Фримен»?
Тул пробежал глазами газету и тут же ее скомкал.
— Ничего… ничего особенного… Бал у леди Мойры: маскарадные костюмы — ирландские, ничего привозного; гости без масок, большой съезд дворянства — более пяти сотен приглашенных. Верно, и ваших сослуживцев там было немало, а, майор?
— А как же: лорд Блэкуотер, это уж непременно; кроме того, генерал Чэттесуорт, Деврё, маленький Паддок и…
— Стерка не было, — с ухмылкой перебил майора Тул, явно не расположенный к своему собрату по медицине. — В среду ночью на чейплизодской дороге двое грабителей напали на какого-то джентльмена, отняли у него часы и кошелек, а заодно шляпу, парик и трость. Ему крепко досталось, и сейчас он лежит в постели в тяжелом состоянии. На одном из разбойников был поношенный светлый кафтан и парик. Черт возьми, майор, будь я на месте генерала Чэттесуорта и имей под началом две сотни удальцов, я бы заполучил у правительства полномочия и очистил дорогу. Представьте себе, сэр, после наступления сумерек за чертой города в одиночку лучше не появляться, если хочешь жить. — Возмущению словоохотливого медика не было предела. — Уж я бы выловил этих отпетых мерзавцев всех до одного и спалил живьем в бочках из-под дегтя. Проклятье! Недавно отправили на тот свет старого Джо Наппера с Дерти-Лейн, и хоть бы кто-нибудь всплакнул. И вот, глядите, опять все сначала… — И Тул продолжал в том же духе.
Тем временем порог гостиной переступили сослуживец майора капитан Клафф (крепкий, с туго перетянутой талией) и мистер Наттер из Мельниц, управляющий лорда Каслмэлларда — невысокий человечек со смуглым суровым лицом. Вслед за ними потянулось еще с полдюжины посетителей, главным образом членов клуба, собиравшегося вечерами в левой передней гостиной, напротив буфетной; там они ублажали себя приятной беседой, картами, триктраком{24}, глотком-другим горячительного; случалось здесь также услышать в исполнении доктора Тула, изрядного тенора, «А знать красовалась в шелках, в серебре», «Кокетка взглянула игриво» и другие, подобные этим песенки; поклонник театра, кругленький прапорщик Паддок, даром что «шлегка шепелявил», выступал с вдохновенными имитациями Моссопа, Шеридана, Маклина, Барри{25} и прочих актеров. Чужак в этом приятном обществе, Мервин взял свою треуголку и трость и — как печальная прекрасная тень — выскользнул наружу, сопровождаемый немногими любопытными взглядами; к его уходу остались равнодушными все, кроме Тула, который тут же принялся обсуждать с кем-то шепотом его персону.
