Дин Кунц - До рая подать рукой
– Ганнибал Лектер.
– Для некоторых людей его имя страшнее, чем имя Лектера. Я уверена, вы его слышали. Престон Мэддок.
– Звучит впечатляюще, – заметила Дженева. – Прямо-таки член Верховного суда, сенатор или какая-то знаменитость.
– Он происходит из семьи, принадлежащей к академическому миру Лиги плюща[11]. Там ни у кого нет нормальных имен. Они дают детям имена почище Синсемиллы. Они все Хадсоны, Ломбарды, Треворы или Кинсли, Уиклиффы, Кристины. Можно состариться и умереть, пытаясь найти среди них Джима или Боба. Родители доктора Дума были профессорами… истории и литературы… поэтому второе имя у него Клавдий. Престон Клавдий Мэддок.
– Я никогда о нем не слышала, – покачала головой Микки.
На лице Лайлани отразилось удивление.
– Разве вы не читаете газеты?
– Я перестала их читать после того, как в них перестали сообщать информацию, – ответила Дженева. – Теперь там только мнения, от первой до последней страницы.
– Его показывали по телевизору.
Дженева покачала головой со сгоревшими проводками.
– По телевизору я смотрю только старые фильмы.
– А я не люблю новости, – объяснила Микки. – Они главным образом плохие, а если не плохие, то лживые.
– Ага, – глаза Лайлани широко раскрылись. – Вы – двенадцать процентов.
– Кто?
– Всякий раз, когда газетчики или телевизионщики проводят социологический опрос, двенадцать процентов людей не определяются со своим мнением. Вы можете спросить их, разрешать ли группе безумных ученых создать новый вид разумных существ, скрестив людей с крокодилами, и двенадцать процентов ответят, что по этой проблеме у них еще не сформировалось определенное мнение.
– Я была бы против, – Дженева, как мечом, взмахнула морковкой.
– Я тоже, – согласилась с ней Микки.
– Некоторые люди достаточно злобны и без крокодильей крови в их венах, – добавила Дженева.
– Как насчет аллигаторов? – спросила тетю Микки.
– Я против, – столь же решительно ответила Дженева.
– А если людей скрещивать с ядовитыми гадюками? – предложила Микки.
– Нет, если кто-то меня об этом спросит, – отрезала Дженева.
– Ладно, а что ты скажешь о скрещивании людей со щенками?
Дженева заулыбалась:
– Вот теперь ты говоришь дело.
Микки повернулась к Лайлани.
– Как я понимаю, мы – не двенадцать процентов. По многим вопросам у нас есть свое мнение, и мы им гордимся.
Улыбаясь, Лайлани вгрызлась в хрустящий соленый огурчик.
– Ты мне очень нравишься, Микки Би. И вы, миссис Ди.
– И мы тебя любим, сладенькая, – заверила ее Дженева.
– Только одной из вас стреляли в голову, а проводки перегорели у вас обеих… но вы от этого стали только лучше.
– Умеешь ты говорить изящные комплименты, – улыбнулась Микки.
– И такая умная, – в голосе тети Джен слышалась гордость, словно Лайлани была ее дочерью. – Микки, ты знаешь, что ее ай-кью – сто восемьдесят шесть?[12]
– Я думала, что он у нее будет никак не меньше ста девяноста, – ответила Микки.
– В день тестирования я съела на завтрак шоколадное мороженое, – объяснила Лайлани. – Если б мне дали овсяную кашу, набрала бы на шесть-восемь баллов больше. Но Синсемилла – не из тех мамочек, которые забивают холодильник до отказа. Поэтому во время тестирования у меня сначала шел выброс сахара в кровь, а потом наступило сахарное голодание. Только не подумайте, что я жалуюсь. Мне еще повезло, что я съела мороженое. Могла позавтракать и пирожками с марихуаной. Черт, мне повезло, что я не умерла и не похоронена в какой-нибудь безымянной могиле, а черви не занимаются своей страстной червиной любовью в моем пустом черепе… или не уведена на инопланетный звездолет, как Лукипела, и не доставлена на какую-нибудь забытую богом планету, где по телевизору не показывают ничего интересного, а в мороженое для вкуса добавляют толченых тараканов и змеиный яд.
– Значит, теперь мы должны поверить, что, помимо мамаши, сдабривающей стручки фасоли сыром и персиками, и убийцы-отчима, у тебя еще есть брат, похищенный инопланетянами? – спросила Микки.
– Такова наша нынешняя версия, и мы на том стоим, – кивнула Лайлани. – Странные огни в небе, светло-зеленые левитационные лучи, которые выдергивают тебя из башмаков и засасывают в летающую тарелку, маленькие серые человечки с большими головами и огромными глазами… все, как положено. Миссис Ди, можно, я возьму еще одну из этих редисок, которые выглядят как розы?
– Разумеется, дорогая, – Дженева пододвинула блюдечко с редисками поближе к девочке.
– Детка, – Микки рассмеялась и покачала головой, – ты перегнула палку с этим «семейством Аддамс»[13]. Уж в инопланетян я точно не поверю.
– Откровенно говоря, я тоже не верю, – ответила Лайлани. – Но альтернатива еще чудовищнее, поэтому я просто отбрасываю сомнения.
– Какая альтернатива?
– Если Лукипела не на другой планете, тогда он где-то еще, и это где-то, тут двух мнений быть не может, отнюдь не теплый, чистый, уютный дом, в котором угощают хорошим картофельным салатом и очень вкусными сандвичами с куриным мясом.
И на мгновение в блестящих синих глазах, за двойными зеркальными отображениями окна и бьющего в него горячего вечернего света, за смутными отражениями разнообразных кухонных теней, что-то начало лениво поворачиваться, как тело в петле палача, медленно вращающееся то по, то против часовой стрелки. Лайлани тут же отвела глаза, но Микки, спасибо выпитой банке «Будвайзера», легко представила себе, что увидела душу, зависшую над пропастью.
Глава 6
Как сказочная сильфида, летающая по воздуху, она приближалась к нему, словно не касаясь пола, высокая и стройная, в костюме из платиново-серого шелка, таком элегантном, словно соткали его из света.
Констанс Вероника Тейвнол-Шармер, жена обожаемого прессой конгрессмена, который раздавал отступные в пакетах для блевотины, вела свой род от верховьев реки человеческих генов, той ее части, что находилась в раю и не разбавлялась притоками грешного мира. Волосы цветом напоминали густую желтизну монет из чистого золота, достойным наследницы семьи, многие поколения которой укрепляли ее благополучие в банках и брокерских конторах. Черты лица, высеченные в камне, принесли бы скульптору высочайшие похвалы и, возможно, бессмертие, если измерять последнее столетиями и находить его в музеях. И глаза, какие у нее были глаза, разрезом напоминающие ивовый лист, зеленые, как весна, и холодные, как прохлада в тенистой роще!
Двумя неделями раньше, при первой встрече, Ной Фаррел сразу же невзлюбил ее, из принципа. Рожденная в богатстве и благословленная красотой, она скользила по жизни, как на коньках, всегда с улыбкой, согретая даже на самом холодном ветру, выписывая изящные фигуры сверкающими лезвиями, тогда как вокруг нее люди дрожали от холода и проваливались сквозь лед, который, крепкий под ней, становился предательски тонким под ними.
