Бентли Литтл - Университет
К своему удивлению, Ян обнаружил, что не все передачи глупы и каждый вечер бывает что-нибудь по-настоящему интересное. То ли телепрограммы стали лучше, то ли понизились его претензии к их качеству, то ли он освободился от предвзятого отношения к телевидению — ведь в последние годы в академических кругах только ленивый не ругает "ящик для дураков". Наверное, каждая из причин немного ответственна за его внезапную любовь к голубому экрану. В прошлом семестре, когда студенты-снобы стали распространяться о дебильности телевидения, Ян сам себе удивился, потому что вдруг ринулся на защиту телевизионных боссов и стал говорить, что это позор для интеллигентного человека — не знать массовую культуру, отворачивать нос от столь масштабного явления... это в сердцевине своей антиинтеллектуальный подход! Ян тогда разошелся не на шутку и выложил множество убедительных аргументов. После он какое-то время играл с мыслью изложить все это на бумаге и послать в какой-нибудь журнал, но, слава Богу, удержался.
С другой стороны, лишняя публикация ему бы не помешала. Список его печатных работ удручающе короток.
Разумеется, в своих горестных размышлениях профессор перегибал палку — его жизнь не была такой уж пустой и одинокой, какой он рисовал ее в черный час. Спору нет, налицо тенденция слишком драматизировать свои переживания — ощущать себя героем из книжки и страдать на полную катушку. Да, в его жизни был трудный период. На эмоциональном уровне Яну казалось, что он навечно останется в черной яме беспросветной жизни. Однако на интеллектуальном уровне он сознавал, что этому гнусному состоянию рано или поздно наступит конец. По сути, он не был несчастен.
Отсутствие счастья не равно несчастью.
Только долгая привычка к счастью превращала его нынешнее нормальное состояние в депрессию. В такой же ступор впал бы, скажем, миллионер, если бы его заставили жить на зарплату профессора. Но это отнюдь не значит, что профессора влачат жалкое существование. Миллионы людей не ведают счастья — и ничего, живут себе и даже очень весело живут! Так что Яну на самом деле грех ныть. У него отличная и притом любимая работа, много хороших друзей, а в мире столько непрочитанных книг, что ему и за двести лет не перечитать, не говоря уже о множестве прекрасных фильмов, которых он еще не видел... Ну и конечно же, в мире много интересных вещей помимо книг и фильмов.
И все же в такие вот одинокие вечера хотелось с кем-то словом перемолвиться, поделиться внезапной мыслью. Поневоле охватывала тоска — и думалось: ах, если бы Сильвия была рядом!
Сильвия.
Ему с мучительной ясностью вспомнился тот день в прошлом ноябре, когда он без предупреждения вернулся домой в неурочный час — и застал их на полу в этой вот гостиной.
Она лежала голой задницей на полу с широко, невозможно широко раздвинутыми ногами, а тот был на ней — потные мускулы его спины и задницы так и ходили ходуном. Сильвия даже не стонала, а коротко похотливо вскрикивала. Этим поганым криком был полон весь дом. С Яном в постели она никогда не орала — никогда, даже в их первые, самые упоительные недели и месяцы... Да и подобного самозабвенного экстаза на ее лице он никогда не видел...
Сначала ему почудилось, что это только кошмарный сон; затем все его внутренности стал засасывать какой-то вакуум, и Ян испугался, что проснется полым, без кишок, сердца и прочего — одна оболочка... Ему все еще казалось, что он непременно проснется — рядом с крепко спящей Сильвией, которая и во сне думает лишь о нем и только о нем...
Помрачение рассудка длилось полмгновения. Потом он понял, что это не кошмар, а реальность.
Когда Сильвия заметила его, выражение экстаза на ее лице мигом сменилось маской ужаса.
О, Ян наблюдал это изменение во всех подробностях — будто при замедленной съемке. Вот так, наверное, в сказках на глазах у героя жаба превращается в принцессу или наоборот. Сильвия с бешеной силой оттолкнула мужчину, и он скатился с нее, на миг показав торчащий мокрый член. Возможно, именно вид этой быстро промелькнувшей покрытой слизью плоти был ответственен за то, что Яна ничто уже не могло смягчить, и он выгнал жену из дома в тот же час — навсегда. Вышвырнул ее из своей жизни бесповоротно. Сильвия молила простить ее, ревела в три ручья, уверяла, что этот трахальщик для нее пустое место. Она познакомилась с ним в университете, несколько раз пообедала с ним в ресторане — чисто по-дружески, а в этот день они заехали к ней без всякой задней мысли... но потом каким-то чудом оказались на полу и голые... Она клялась: мол, первый и последний раз, она не собиралась спать с этим человеком, да и не хотела... все вышло ненароком... и больше не повторится...
При иных обстоятельствах Ян, может, и простил бы ее. Ведь он ее так любил! Но уж очень яркую картинку он увидел в тот роковой день! Стоило ему закрыть глаза, и перед ним возникало ее искаженное животной страстью лицо, а в ушах звучали неудержимые похотливые вскрики... ну и в завершение в воздухе описывал дугу огромный мокрый член... Ян понимал, что никогда не сможет выбросить это из памяти. Каждый раз, занимаясь с женой любовью и слыша знакомые постанывания, он будет вспоминать что тот, другой, более виртуозный игрок, извлекал из нее совсем иные звуки. И мысль, что он сам не способен по-настоящему удовлетворить любимую женщину, мало-помалу сведет его с ума или в могилу.
Поэтому Ян велел жене убираться вон, в тот же день позвал слесаря и заменил все замки. Как он слышал потом от приятеля своего приятеля, Сильвия сошлась с тем типом. Теперь они живут вместе — где-то в окрестностях Сан-Диего.
Ян вынул из холодильника банку пива и одним долгим глотком ополовинил ее. Он не был по-настоящему голоден, но все равно осмотрел полки холодильника в поисках чего-нибудь вкусненького — лишь бы отвлечься от мыслей о Сильвии.
Очевидно, не секс она искала на стороне, а что-то иное. Нутром он понимал это, хотя тысячу раз уверял себя, что ей нужен был только другой член. О том, что в их отношениях ей не хватает чего-то важного, она намекала ему не раз — всегда во время ссор. Но ее психологическая неудовлетворенность была какой-то неопределенной — причина неизменно ускользала, и Ян, при всей своей доброй воле, так и не сумел понять, чем же не угодил Сильвии, в чем был не прав, что заставило жену смутно томиться по чему-то другому.
В последнее время, еще при Сильвии, он и сам начал ощущать смутное томление. Стали одолевать приступы неясной тоски и неудовлетворенности собой. В жизни ощущалась какая-то скука. Он профессор — то есть достиг того, к чему давно стремился. Большой уютный дом полон книжных шкафов с непрочитанными книгами. И тем не менее... И тем не менее ему чудилось, что где-то на жизненном пути он свернул в не правильном направлении. Где-то на отрезке между браком и разводом он избрал неверный путь и зашел по нему так далеко, что уже нет никакой надежды вернуться к развилке и исправить ошибку.
