Марк Фрост - Шесть мессий
— Прости. Мне так жаль.
— Все в порядке.
— Ничто больше не стоит на нашем пути. Ты и я.
Она кивнула.
— Да, именно так.
— Это хорошо.
— Да, Фрэнк.
Несколько мгновений его глаза смотрели мимо нее, а потом закрылись. Эйлин уронила голову и заплакала.
Дойл так и не смог точно определить, сколько людей погибло. Надо полагать, не меньше двухсот пятидесяти человек, находившихся внутри, столько же было ранено. Это и само по себе было ужасно, но, только увидев смертоносное расположение пулеметов, он понял, что все могло быть гораздо хуже: счет погибшим шел бы на сотни и сотни. Внизу, где-то глубоко под церковным полом, что-то раскатисто громыхало.
Он обнаружил Канацзучи возле открытой решетки, через которую продолжала изливаться кровь жертв.
— Помоги, — попросил японец. — Мне надо спешить.
Дойл мгновенно присоединился к нему; вместе они просунули ножи в зазор, отжали одну из окровавленных решеток и вынули ее из рамы.
Джек и Престо пронесли Ходящую Одиноко через последние повороты лабиринта на свет, который увидели впереди. Мощные толчки сотрясали стены, по углам вниз сбегали ручейки земли и каменного крошева. Достигнув круглой комнаты, они увидели преподобного, выливавшего масло из лампады в маленькую жаровню с горящими угольями. Взяв длинный фитиль, Дэй зажег его от огня и направился к ближайшему серебряному ларцу.
Иаков заметил их и кивнул. Лайонел развязал ему руки и теперь занимался путами на ногах. Джек оставил Ходящую Одиноко с Престо и ступил в круг, вытаскивая пистолет. Ощутив чужое присутствие, Дэй обернулся к нему.
Джек остановился в нескольких футах от него, с лицом, полным мрачной решимости, поднял оружие и прицелился в голову преподобному. Тот резко, словно пытаясь стряхнуть назойливое насекомое, взмахнул рукой. Это движение должно было отбросить противника на другой конец комнаты, но Джек не только не отлетел, но, напротив, шагнул вперед, ствол направил преподобному в лицо и невозмутимо взвел курок.
Черты Дэя исказила усмешка. Он настолько отвык от страха, что, казалось, вообще не воспринимал опасность, однако при осознании того, какое оскорбление нанес ему этот человек, в нем вскипела ярость. Он направил силу из своих глаз в глаза противнику.
Джек казался готовым противостоять нападению, однако сжимавшая оружие рука дрогнула и упала, как плеть.
— С тобой я разберусь попозже, — пообещал преподобный.
Но движение Джека не имело отношения к послушанию. В то время как преподобный Дэй повернулся и снова попытался зажечь книги, Джек потянулся и, позабыв о боли, голой рукой затушил горящий фитиль в руке преподобного. Когда же Дэй занес кулак для удара, он перехватил, сжав, словно клещами, его запястье и вывернул так, что фитиль упал на пол.
Кровь продолжала стекать в желоб. Толчки становились все сильнее, пока не перешли в постоянную дрожь пола и стен, но никто в помещении не смел шевельнуться: все внимание было приковано к противоборству.
— Отпусти мою руку! — приказал Дэй, снова встретившись с ним взглядом.
Джек, независимо от его приказа, бросил оружие и выпустил запястье преподобного. Однако, прежде чем тот успел двинуться прочь, Джек схватил его обеими руками за голову, подтянул к себе и заглянул ему прямо в глаза.
— Посмотри на меня.
Взбешенный Дэй использовал всю свою силу, сам воздух вокруг них колебался под воздействием безумного выброса энергии. Куда менее могучее действо доводило людей до смерти, растворяло их умы, вымывало, словно проносящимся сквозь сознание потоком, всю волю.
Но на сей раз не произошло ничего.
Этот человек просто смотрел на него.
Между тем предпринятое усилие ослабило преподобного настолько, что у него из носа потекла кровь. Потрясенный, постепенно осознавая, что не может воздействовать на незнакомца, он всматривался теперь в его лицо, на котором по-прежнему читалась сила и — что доводило до бешенства — не было никаких признаков озлобления.
«В нем нет страха, — подумал Иаков, глядя на Джека. — А если страха нет, то преподобному не к чему приложить свою хватку».
Некоторое время положение оставалось тупиковым. Потом преподобный Дэй заметил в глазах чужака что-то знакомое, заставившее его собственные глаза расшириться от ужаса.
— Нет, — произнес Джек.
Деваться преподобному было некуда. Он попытался отвести глаза, однако Джек, напрягая всю силу воли, заставил встретиться с ним взглядом.
— Чего ты хочешь? — тихо спросил преподобный.
Джек не ответил.
— Кто ты? — упавшим голосом проговорил Дэй.
— Ты знаешь, кто я.
Несчастное, больное лицо некоторое время противилось узнаванию, но в конце концов последние признаки сопротивления исчезли, и он обвис, подавшись вперед.
— Ты знаешь, кто я?
— Да, — прошептал преподобный.
— Так кто я? Скажи.
— Мой брат, — ответил он после долгого молчания.
— Как меня зовут?
— Джек.
— А тебя?
Ответ последовал после еще более длительного молчания:
— Александр.
Джек кивнул. В ходе этого обмена репликами все маски спали, притворство было отброшено, так же как вражда и противоборство. Они были только братьями.
— Послушай меня, — произнес Джек тихо и отчетливо, страстно надеясь на то, что необходимые слова сами придут к нему. — Послушай меня, Алекс. Мы все здесь, в этом помещении, и матушка, и отец. Наша маленькая сестренка. Никому из нас неведомо, почему все это случилось, почему ты отошел так далеко от нас, почему тьма поглотила тебя и подвигла на все те преступления, которые ты совершил. Ничто из этого сейчас не имеет значения. Ты меня слышишь?
Александр Спаркс взирал на своего брата взглядом маленького испуганного ребенка. Сейчас его била дрожь, переполняли страх и чувство утраты.
— Ныне они все с нами, в этом месте, и ныне, здесь, это обретает конец. Я говорю от их имени, их голоса звучат в моем голосе. Слушай меня… — В этот миг Джек понял, что именно он пришел сюда сказать, подался вперед и шепнул ему в ухо: — Мы прощаем тебя, брат мой.
Александр приглушенно всхлипнул.
— Мы прощаем тебя.
Он обмяк и обессиленно повалился на руки Джеку, который легко подхватил его, осторожно опустил на пол и сел рядом, бережно лелея несчастное, искалеченное тело брата у себя на коленях.
— Мы прощаем тебя, — прошептал он.
Александр издал душераздирающий вопль, стон по бесчисленным погибшим и украденным душам. Он обессиленно припал к своему брату, и рыдания сотрясли его тщедушное тело. Все остальные в помещении, невзирая на страх и гнев, что внушали им преступления Александра, глядя на него сейчас, не испытывали иных чувств, кроме жалости.
