Клайв Баркер - Имаджика: Пятый Доминион
Миляга очень медленно стал опускать руки, словно взывая к Паю.
— Не думаю, что у нас есть выбор, — сказал он, переводя взгляд с бесстрастного лица мистифа на упершийся в него клинок, прикидывая, успеет Ли пневма снести Н’ашапу голову до того, как тот пустит в ход свой клинок. Н’ашап, разумеется, не был единственным актером на этой сцене. Рядом с ним стояли три охранника.
— Придется тебе делать, что он хочет, — сказал Миляга и сделал глубокий вдох.
Н’ашап заметил это. Увидел он и то, как рука Миляги приблизилась ко рту. Даже пьяный, он почувствовал опасность и что-то проорал охранникам, стоявшим у него за спиной, отступая с линии огня.
Лишенный одной цели, Миляга направил свое дыхание на другую. В тот самый момент, когда пальцы охранников напряглись на курках, пневма устремилась им навстречу, ударив первого с такой силой, что грудь его взорвалась. Сила удара швырнула тело на его товарищей. Один из них тут же упал, и оружие вылетело у него из рук. Второй был на мгновение ослеплен кровью и шрапнелью внутренностей, но быстро сумел восстановить равновесие и непременно снес бы Миляге голову, если бы его цель не пришла в движение, ринувшись в направлении трупа. Охранник сделал выстрел, но прежде чем он успел выстрелить во второй раз, Миляга подхватил упавшую винтовку и открыл ответный огонь. В жилах охранника текло достаточно этакской крови, чтобы стойко сносить летящие в него пули до тех пор, пока одна из них не попала ему в глаз. Он завизжал и рухнул на спину, зажимая рану обеими руками.
Проигнорировав третьего охранника, который до сих пор стонал на полу, Миляга подошел к двери камеры. Внутри капитан Н’ашап стоял лицом к лицу с Пай-о-па. Мистиф держался рукой за клинок. Кровь текла из его рассеченной ладони, но капитан больше не пытался причинить ему вред. Он в замешательстве уставился Паю в лицо.
Миляга замер, зная, что любое вмешательство может вывести Н’ашапа из его озадаченного состояния. Кого бы он ни видел сейчас перед собой — может быть, шлюху, которая была похожа на его мать? еще одно эхо Тишалулле в этом месте утраченных мамочек? — но зрелища этого было достаточно, чтобы удержать его от намерения отсечь Паю пальцы.
Слезы полились из глаз Н’ашапа. Мистиф не двигался. Взгляд его не отрывался ни на секунду от лица капитана. Похоже, он одерживал победу в битве между желанием Н’ашапа и его смертоубийственными намерениями. Его рука, сжимавшая меч, разжалась. Пальцы мистифа также отпустили меч, и тот упал на пол. Звон меча, ударившегося о камень, оказался слишком громким, чтобы Н’ашап, пусть и в трансе, не обратил на него внимания. Он яростно замотал головой, и взгляд его метнулся с лица Пая на упавшее между ними оружие.
Мистиф действовал быстро; в два шага он достиг двери. Миляга сделал вдох, но в тот момент, когда рука его поднималась ко рту, он услышал вопль Хуззах. Он бросил взгляд в коридор и увидел, как девочка убегает от двух новых охранников (оба были атаками), один из которых пытался схватить ее, а другой явно имел виды на Милягу. Пай дернул его за руку и потянул от двери в тот момент, когда Н’ашап, так до конца и не очухавшись, ринулся на них со своим мечом. Момент, когда Миляга мог его уничтожить с помощью пневмы, был упущен. Все, что Миляга успел сделать, — это нашарить ручку и захлопнуть дверь камеры. Ключ был в замке, и он повернул его в тот самый миг, когда туша Н’ашапа сотрясла дверь с другой стороны.
Хуззах бежала по коридору, а ее преследователь перекрывал путь между вторым охранником и его целью. Швырнув винтовку Паю, Миляга устремился, чтобы подхватить ее прежде, чем она окажется в руках этака. Она бросилась к нему в объятия, опередив преследователя на шаг, и, увлекая ее за собой, Миляга упал в сторону, освобождая Паю линию огня. Этак осознал угрозу и взялся за свое оружие. Миляга бросил взгляд на Пая.
— Убей эту суку! — завопил он, но мистиф уставился на винтовку у себя в руках так, словно это был кусок дерьма.
— Пай! Ради Христа! Убей их!
Теперь мистиф поднял оружие, но, судя по всему, по-прежнему был не в состоянии спустить курок.
— Давай! — вопил Миляга.
Мистиф, однако, замотал головой и стал бы причиной смерти всех троих, если бы два точных выстрела в затылок не уложили охранников на пол.
— Папа! — воскликнула Хуззах.
Это действительно оказался сержант. Вместе со Скопиком он появился из облака дыма. Но взгляд его был обращен не к дочери, которую он только что спас от верной смерти. Он смотрел на солдат, которых ему пришлось ради этого убить. Судя по виду, он был крайне потрясен своим поступком. Даже когда Хуззах, всхлипывая от облегчения и страха, подбежала к нему, он едва обратил на нее внимание. Только когда Миляга встряхнул его и сказал, что они должны бежать, пока у них еще есть такая возможность, он пришел в себя и сказал:
— Это были мои люди.
— А это — ваша дочь, — ответил Миляга. — Вы сделали правильный выбор.
Н’ашап продолжал барабанить в дверь камеры и звать на помощь, которая должна была скоро подоспеть.
— Как быстрее всего выбраться отсюда? — спросил Миляга у Скопика.
— Я хочу сначала выпустить остальных, — ответил Скопик. — Отец Афанасий, Исаак, Скволинг…
— Нет времени, — сказал Миляга. — Объясни ему, Пай! Либо мы выберемся отсюда сейчас, либо никогда. Пай? Ты с нами?
— Да…
— Тогда просыпайся, и в путь.
Возмущенный тем, что они оставляют остальных узников под запором, Скопик повел пятерку вверх по черной лестнице. Вскоре они вышли под ночное небо, но не на бруствер, а на голую скалу.
— Куда теперь? — спросил Миляга. Снизу уже доносился нестройный хор криков. Вне всяких сомнений, Н’ашап был уже освобожден и сейчас, наверное, приказывал объявить общую тревогу. — Мы должны выйти по кратчайшему пути на побережье.
— Вон там полуостров, — сказал Скопик, указывая Миляге на низкую полоску земли за Колыбелью, едва различимую в темноте.
Мрак был их лучшим союзником. Если они станут двигаться достаточно быстро, он скроет их и преследователи не смогут узнать, в каком направлении они удалились. К берегу спускалась утоптанная дорожка, и Миляга двинулся туда, отдавая себе отчет в том, что каждый из четверки, которую он ведет за собой, ненадежен. Хуззах — еще ребенок, ее отец до сих пор изнемогает под бременем вины, Скопик косится назад, Пай никак не может оправиться от зрелища кровопролития. Последнее было довольно странно для существа, которого он впервые встретил в обличье убийцы, но это путешествие изменило их обоих.
Когда они оказались на берегу, Скопик сказал:
— Извините. Я не могу. Вы идите вперед, а я вернусь и попробую освободить остальных.
