Брайан Стэблфорд - Лондонские оборотни
Когда же он обратил к ней своей поразительной голубизны глаза, чтобы посмотреть на нее с жалостью, с какой Иисус мог смотреть на Марию Магдалину, она спокойно выдержала его взгляд и назвала лжецом и воплощением лжи. Его глаза были всего лишь глазами ребенка, но даже при этом она не хотела поверить, что они свободны от похоти, алчности и жестокости. И хотя их голубизна была чистой небесной голубизной, она ни за что не хотела верить их чистоте.
И по этой причине он ее не увидел. Он смотрел ей прямо в глаза, но не смог ее разглядеть.
И когда Габриэль исчез, просто растворился в потоке радужного света, она не зарыдала, как это поизошло с Джейкобом Харкендером, она закричала, но не от гнева и боли неожиданной потери, нет, она торжествовала. Мерси выкрикнула: «Убирайся вон!» — и хотя она по-настоящему не верила, что именно она заставила его исчезнуть, миссис Муррелл почувствовала, что единственная поняла смысл разворачивающихся событий, и находилась в гармонии с реальным ритмом жизни и перемен, в согласии с истинным путем мира. Всю свою жизнь она была шлюхой и хозяйкой над шлюхами, продавая души Дьяволу и вампирам, и никакой иной жизни не могла себе представить и пожелать.
Когда же миссис Муррелл увидела оставшееся пламя, и ноздри ее наполнились едким дымом, на глаза ей, наконец, навернулись слезы, но это были слезы боли, не слезы радости или стыда, и жар, окутавший ее, был не адской мукой, но теплом самого обычного огня.
* * *
Когда-то Джейкоб Харкендер преданно верил в Бога, но утратил веру после того, как почувствовал себя одиноким в полном насилия мире, окруженным ненавистью и совершенно беспомощным перед ним. Когда с ним впервые обошлись очень жестоко, а он был тогда не старше, чем Габриэль, он жарко молился, чтобы его избавили от унижения и боли. Он хотел найти утешение в молитвах, но эти молитвы не принесли ему облегчения, к тому же, никто на них не ответил. И первый неуспех обращения к Богу показался ему такой насмешкой над его надеждами, что вера исчезла и превратилась в горечь.
Харкендер ненадолго возненавидел Бога, но вскоре понял, что Бог не заслуживает даже его ненависти.
В свое время Джейкоб Харкендер снова уверовал в Бога, но теперь, в Бога совершенно иного рода. На самом деле он пришел к тому, что считал атеизм немыслимым верованием — иллюзией, основанной на смешении значений, какие могут содержать в себе слова, и на тех разумных истолкованиях, какие может претерпевать воспринимаемый мир. Харкендер не сомневался в том, что существует мир, воспринимаемый его органами чувств, и материя этого мира находится в движении и из этого движения следуют определенные законы, все это было для него несомненно. Он считал: раз это дано изначально, значит, не имеет значения, может ли бытие оказаться иллюзией, а видимый мир — только внешним проявлением иного, и может случиться так, что законы, кажущиеся вечными и неизменными, на самом деле только временные причуды. В чем бы ни было дело, он ощущал, есть нечто вне его, что обширно и познаваемо лишь отчасти, и оно имеет определенный порядок, если не цель, и власть, если не волю, которую следовало бы называть Богом. Как и многие до него, Харкендер отринул Бога Заветов только ради того, чтобы открыть для себя Бога-философа, и последнего он нашел бесконечно более великим и более соответствующим своему вкусу.
Этот Бог-философ не имел антипода, потому что внутри этой системы не существовало постижимого анти-Бога, и Джейкоб Харкендер не мог верить в Дьявола. Но он видел и понимал, еще даже до того, как снова пришел к вере в Бога, что мир является большой ареной конфликтов и жестокостей, разрушений, столкновений и непримиримых интересов. Невозможно было отделить ненависть и насилие от его Бога и приписать их какому-то темному и злобному, Иному, но невозможно и отрицать их ужасную силу. Так что для Харкендера легионы ангелов и демонов христианства имели, по крайней мере, метафорическое значение, как сражающиеся идеи в пределах великого вселенского разума, чей сон или кошмар был ощутимой реальностью.
В глазах Джейкоба Харкендера эти легионы не выстраивались под противоположными знаменами Добра и Зла, потому что они были чисто человеческими представлениями, основанными на практике удовольствия и опыте страдания, которые должны проявиться в божественном разуме только в виде различий. Начав распоряжаться своей собственной жизнью и собственным опытом, Джейкоб Харкендер, еще до того, как стал мудрецом и философом, преобразовал жар трансформации боли и страдания в некий экстаз, в иное состояние, нежели адские условия существования. Ад не возбуждал в нем ужаса, так как он ощущал себя хозяином страдания, а не его рабом.
Становясь хозяином страдания, Джейкоб Харкендер сделал все для того, чтобы выйти за рамки обыденных представлений Добра и Зла, пытаясь преодолеть человеческое ничтожество в поисках сверхчеловечности. При помощи расчета и волевых усилий Харкендер преодолел самые жалкие и отвратительные стороны своей человеческой натуры. Он избежал двойных ловушек совести и долга и изо всех сил старался стать тем человеком, который обращает на себя внимание ангелов и демонов. Ведь именно их поведение он так хотел изучить, и чью мощь жаждал приобрести.
Когда Джейкоб Харкенден увидел преображение Габриэля Гилла, он боролся с удивлением, но сожаление так и не смог преодолеть. Он знал, что драма, разыгравшаяся у него на глазах — всего лишь видимость, отражение того, чему научили мальчика в Хадлстоуне, и Харкендер от этого растерялся. Его сердце разрывалось от досады, что все это ужасное расточительство, и мощь, которую он, Харокендер, так долго лелеял для себя, взорвалась еще до того, как по-настоящему созрела.
Уже не в первый раз сожалел Харкендер о своем глупом и недальновидном решении отдать мальчика сестрам, потому что те тревоги, которые заставили его так поступить, теперь казались надуманными и преждевременными. Если бы только шлюха, родившая этого ребенка, не умерла, если бы Харкендер нашел в себе достаточно смелости, чтобы открыто известить о ее смерти и противостоять произносимым шепотом обвинениям… Но эта смерть была общественным событием, подлежащим расследованию. И еще были живы те, кто ему помогал, кто мог поддаться панике и рассказать то, что они знали о ритуалах и магических обрядах Харкендера, а в таком случае он бы совершенно потерял этого ребенка, и, возможно, его самого предали бы суду. В тот момент казалось настолько проще скрыть эту смерть и спрятать ребенка. А спрятать мальчика в монастыре казалось такой смелой хитростью, но Харкендер никак не ожидал, что мальчик проявит свою натуру так рано или кто-то другой найдет его и станет искать удобного случая его похитить.
![Дмитрий Биленкин - Шел человек по грибы [А шел человек по грибы]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
