Энн Райс - Дар волка
Грейс, как человека, лучше всех умеющего выразить свои мысли и самую титулованную из всех свидетелей последнего нападения Человека-волка, приглашали наперебой в ток-шоу, и она последовательно убеждала весь мир в правильности своей теории насчет того, что это несчастное создание представляет собой жертву врожденной аномалии или заболевания, которое привело к физическим и психическим отклонениям, и выражала уверенность в том, что оно очень скоро попадет в руки органов правопорядка, после чего будет изолировано от общества и получит надлежащее лечение.
Следователи из суда штата и ФБР, а также полиции Сан-Франциско раз за разом допрашивали Стюарта и Ройбена, поскольку они загадочным образом оказались в фокусе не одного, а нескольких нападений Человека-волка.
Стюарту и Ройбену приходилось тяжело, поскольку оба они не были заядлыми лжецами, но вскоре они научились отвечать на вопросы по минимуму, что-нибудь бормоча, отвечая невнятно до тех пор, пока их не оставят в покое.
Ройбен написал пространную статью для «Сан-Франциско обсервер», которая представляла собой синтез его предыдущих статей, приправленный красочным описанием нападения Человека-волка, «первого», которое он увидел своими глазами. Выводы были предсказуемы. Это не герой, и преклонение перед ним, создание фан-клубов и прочее должны, наконец, прекратиться. Однако случай этот оставляет после себя множество вопросов. Почему многим оказалось столь легко воспринять положительно столь беспощадно жестокое существо? Не представляет ли Человек-волк шаг назад в развитии человечества, в те времена, когда все мы были жестоки и были вполне этим довольны?
Тем временем зверь разыграл еще одно впечатляющее представление, далеко на территории Мексики, уничтожив убийцу в Акапулько. И растворился в небытии.
Фрэнк Вэндовер, рослый, черноволосый, с гладкой кожей и чувственным ртом, вернулся вместе с гигантским человеком нордического типа, Сергеем Горлагоном. Они принялись рассказывать истории, отчасти смешные, как они долго водили за нос полицию и свидетелей по дороге на юг. Фрэнк, по всей видимости, был наименее древним из всех этих почтенных джентльменов, хитроумный американец, полный голливудского лоска, постоянно подшучивавший над первыми приключениями Ройбена и то и дело ерошивший волосы Стюарту. Он называл их Чудо-щенками и уже готов был подбить их на побег в лес, но Маргон вовремя положил конец этой проказе.
Сергей оказался талантливым ученым, седовласым, с кустистыми бровями и голубыми глазами, в которых читался пытливый ум. Его голос был чем-то схож с голосом Тибо, низкий и звучный, хотя и немного трескучий. Однажды он вступил в долгий и захватывающий разговор с Лаурой и Ройбеном о гениальном и пророческом, в своем роде, Тейяре де Шардене, проявив завидные познания и любовь к теологии и философии.
На самом деле угадать реальный возраст этих людей Ройбен не мог. А спрашивать, очевидно, было бы невежливо. Не слишком-то подобающий вопрос: «А сколько же ты странствуешь по этой планете?» — особенно от того, кого Фрэнк упорно продолжал звать «щенком».
В любой момент, за ленчем или ужином, просто собравшись поговорить в утренней столовой, двое из них или больше могли перейти на другой язык, видимо, забывшись. И всякий раз Ройбена поражала красота и быстрота ритма этого языка, который он, при всем желании, не мог сопоставить ни с одним из известных ему языков.
Маргон и Феликс часто говорили на этом языке, оставаясь наедине. Он не раз слышал это случайно, и ему постоянно хотелось спросить, что это за общий язык. Однако это казалось ему настолько же невежливым, как спросить их о возрасте, о том, где они родились, или о тайном письме в дневниках и письмах Феликса. Он чувствовал, что это будет невежливо, что это не следует делать.
И Стюарт, и Ройбен хотели знать, кто придумал этот термин, Морфенкиндер, Изменяющиеся, или Морфенгифт, Дар Изменения. Какие термины были прежде, какие появились сейчас. Но понимали, что эта информация, как и многая другая, будет дана им в свое время.
Все разбились на небольшие группы, чаще попарно. Ройбен большую часть времени проводил с Лаурой и Феликсом. Лаура тоже с удовольствием общалась с Феликсом. Фрэнк чаще всего общался с Сергеем. Стюарт преклонялся перед Маргоном и следовал за ним неотрывно. Тибо же, судя по всему, был прирожденным одиночкой и одинаково хорошо общался со всеми. Между Тибо и Лаурой возникла взаимная симпатия. Лаурой восхищались все, но Тибо особенно любил ее компанию, часто ходил с ней гулять в лес и по делам, а иногда смотрел вместе с ней фильмы.
Родные Ройбена, вместе с Селестой и Мортом Келлером и доктором Катлер приехали в гости на День благодарения, присоединившись к Ройбену, Лауре, Стюарту и почтенным джентльменам, и это стало самым приятным праздником в этом доме за последнее время. Равно как и ярчайшим доказательством правоты Маргона в том, что человек должен жить в обоих мирах — мире людей и мире зверей, если он хочет выжить.
После ужина Фрэнк поразил Ройбена и его родных потрясающей игрой на рояле, сыгрыв любимые Ройбеном произведения Сати, а затем перейдя к Шопену и другим композиторам романтической эпохи.
Даже Джим, весь вечер ведший себя мрачно и отстранение, втянулся в беседу с Фрэнком. И, наконец, сам сыграл произведение, которое сочинил очень давно, до того, как поступил в семинарию, свой аккомпанемент к поэме Рильке.
Для Ройбена эти мгновения стали очень болезненны. Он сидел в музыкальной, на небольшом позолоченном стуле, слыша, как Джим погружается в короткую и печальную мелодию, так похожую на музыку Сати, медленную, медитативную, полную боли.
Лишь Ройбену было известно, что познал Джим. И лишь Джим, среди всех гостей, знал, кем на самом деле являются эти почтенные джентльмены, что произошло со Стюартом и кем стал Ройбен.
Они не разговаривали в тот вечер, Ройбен и Джим, на всем протяжении Дня благодарения. Был лишь этот краткий момент, когда в освещенной свечами музыкальной Джим играл мрачную мелодию. Ройбен почувствовал стыд за то, что так жестоко поступил с Джимом, посвятив его в свою тайну. Теперь он не знал, что и делать. В будущем настанет время, когда он снова встретится с Джимом, чтобы обсудить все происшедшее. Но сейчас он не мог решиться на такое. Сейчас он просто не хотел этого делать.
Грейс хорошо чувствовала себя в их компании, но что-то в отношениях Ройбена с матерью изменилось. Она уже более не пыталась понять, что с ним происходит, нет, похоже, она нашла место в своем упорядоченном сознании для феномена, который так долго занимал ее. Но между ней и Ройбеном будто пролегла тень. Ройбен изо всех сил пытался прорвать эту тьму, снова стать ей ближе, как раньше. Быть может, стать ближе всему миру, если у него получится. Но так не случилось. Его мать что-то чувствовала, возможно, лишь разительную перемену в поведении сына, но в ее прекрасном и блистательном мире отныне жил безымянный страх, в котором она никому не признавалась.
