Елена Крюкова - Изгнание из рая
Она миг помолчала. Ее крик разорвался в комнате, как снаряд.
– Могла ли я стать другой?! Скажи, могла?!
В полной тишине он закрыл глаза и с ужасом представил себе раззявленный рыбий рот Хендрикье, ее худое тельце, вечный запах жареной камбалы, пропитавший ее плоть и ее тряпки. Господи, как она любила его. А он пользовался дурочкой, как тряпкой. Стирал ею с себя пыль. Кормил ею себя, и ее косточки хрустели у него на зубах.
Он всеми себя кормил. Он всех перемолол. Он не мог разгрызть только ЕЕ. И сейчас она ставит его к стенке. И он очумело раскидывает руки. И кричит: пощади!
И знает, что пощады не будет.
Она встала перед ним на своих высоких каблуках. Женщина, добившаяся всего красотой, купавшаяся в деньгах и власти, презиравшая их, как никто. Она близко подошла к нему, и ему в ноздри ударил тонкий запах лаванды, и рядом оказалось ее сильное гибкое тело под тонкой черной шерстью платья, и круто выгнутое бедро коснулось его бедра, обдав его страхом и жаром.
– Митя, – вкрадчиво, мурлыкающе прошептала она. – Митя, ты богат. Ты сейчас очень богат. Хотел бы ты быть баснословно богатым?.. Самым богатым человеком в мире?.. Чтобы у тебя было все, чего ни пожелаешь?.. Чтобы у тебя не было больше в жизни проблем?.. No problems, как говорят в Америке?.. Как говорил бедняга Фостер, мир его праху, – она шутливо воздела глаза к люстре, – хочешь?..
Он отшатнулся. Его всего перекорежило. Чуть не вывернуло наизнанку.
– Нет, – выхрипнул он. – Не-е-ет!
А может, ты будешь богат так, как ни один человек в мире?! Подумай, как это хорошо. Все, что ни пожелаешь. Все блага, все наслажденья – тебе в руки. Человек рожден в мир для наслажденья, ему наслажденье благостно и приятно. Зачем же ты отказываешься от наслажденья, Митя. Ты же к нему всю жизнь шел. Ты за него боролся. Ты выгрызал его у горя и нищеты – зубами, когтями, как зверь. Так почему же ты не хочешь получить наслажденье, великое богатство – сполна?!
– Нет!
Она приблизила лицо. Он с ужасом глядел на ее румяные гладкие щеки. На бархат маски, обнимавшей переносицу, виски.
– Ну и дурачок, – проворковала она. – Тоже юродивый, как эта нищая малявка бедного Боя. Тебе предлагают сладкую жизнь, а ты кобенишься. Но ведь у тебя будет в руках большая власть. Ты же уже понюхал власть, Митя. Неужели тебе не хочется властвовать?.. Ведь это так сладко – властвовать, владеть. Ты будешь первым в твоем тараканьем Мировом Правительстве. Ты будешь первым на земле. Разве тебе не хочется быть первым?!
Он глядел ей прямо в глаза. Он видел ярко-зеленые радужки, мерцавшие зловеще, становившиеся то болотными, то золотистыми, как светляки, то густо-травяными. Какой Дьявол, оказывается, красивый. Она предлагает тебе власть. Она вхожа туда, куда ты еще не был никогда вхож. Она поведет тебя. Мужчину всегда ведет женщина. На трон мужчину всегда возводила женщина. И сбрасывала его с этого трона – тоже.
– Какой из меня владыка, – его губы еле разжимались. – Ты же видишь. Я собой-то не могу владеть.
– Отказываешься?..
Ее зубы блеснули в веселой улыбке. Веселая госпожа Дьяконова. Госпожа Голицына. Госпожа Дьяволица.
– Не надо мне этого.
– А вечной жизни ты хочешь?..
Он застыл, прикованный к ней холодной цепью долгого взгляда.
– Чего, чего?..
Он чуть не расхохотался.
– Я тебе говорю, ты хочешь не умереть никогда?.. Ты хочешь жить всегда?..
Ему захотелось взять ее за руку. Потрогать рукой ее щеку. Сжать ее в объятьях. Ощутить руками, телом, губами шеловистость и жар ее кожи. Она – сама жизнь. Но ведь и она умрет. Если она человек, конечно.
Она не человек, Митя. Помни это.
– Люди не живут вечно. Не пори чушь. Если ты хочешь посмеяться надо мной, посмейся как-нибудь по-другому.
– Люди могут жить вечно, Митя. Ты даже не представляешь, как. Мы ведь не умираем. Когда мы родились, мы уже воскресли. Только мы не чувствуем этого. Я занималась древними техниками жизни. Я знаю древнее знанье. Я живу вечно. Я не умру никогда. Никто не сможет меня убить до конца. Я уже умирала в прежних жизнях насильственной смертью. А ты даже не представляешь себе, что это такое – вечность. Я научу тебя. Я введу тебя туда за руку.
– Чем я должен буду тебе за это… заплатить?.. Своей… душой?..
Лицо его скривилось. Она усмехнулась надменно. На ее губе показались мелкие капельки пота. Ей было жарко в маске.
– А разве у тебя еще есть душа, Митя?.. Разве у тебя еще осталась душа?..
Я не хочу жить вечно. Не хочу, Дьявол. Соврати этим кого хочешь. Но не меня. Кого хочешь в Вавилоне.
Мы в Москве, идиот!
Нет. Это Вавилон. Горе, горе тебе, Вавилон, город крепкий. Зимняя Война подошла близко к твоим стенам. Не приближайся ко мне, Дьявол. Глаза твои горят зелено, раскосо. Где твой зверь. У тебя же должен быть зверь.
Да, я приехала на звере. Вот он.
Распахнулась дверь. Вошел волк. Живой волк, серый, матерый, с встопорщенным загривком, с горящими красными глазами. Волк бросился на него. Он протянул вперед руки. Растопырил пальцы. Вцепился крючьями пальцев в сырую, вымокшую в снегу волчью шерсть. В каком зоопарке, за сколько штук вонючих баксов она, дрянь, его купила. Рядом с собой он видел оскаленные желтые волчьи зубы. Он душил зверя. Зверь рвался к нему, к его горлу. Цапнул зубами его руку. Потекла кровь. Зверь зарычал, отпрыгнул. Сумасшествие тлело в красных зрачках. Да, она сидела на нем верхом, вцеплялась в холку. Она была хозяйка зверя. И весь Вавилон глядел на нее, и падал перед ней ниц. И теперь она глядела, как он беспомощно борется со зверем, как зверь вот-вот загрызет его, а он не может дотянуться до револьвера – там, в диванных подушках.
Она глядит из-под красной маски. Она смеется. Подносит два пальца кольцом ко рту. Свистит хулигански. Зверь знает ее свист. Ее приказ. Останавливается, рыча, с клыков капает слюна. Кровь капает из раненой руки на паркет.
Он открыл глаза. Она стояла перед ним в маске и смеялась. Он поглядел на руку. Странный порез… или укус. Он же боролся со зверем, он помнил. Где волк?! Она смеется. Она смеется над ним. Она всегда смеялась над ним.
– Ты вела меня за руку. – Его сбивчивый хрип вытекал из него, как водка из опрокинутой в пьяном пире бутылки. – Ты вела меня за руку к богатству и блеску. Ты привела меня к убийству себя. Я мертв. Я потерял Рай. Я изгнан оттуда. Там, в нищей коммуналке, в старом доме в Столешникове, я жил в Раю. Я не понимал этого. И в Сибири, в отрогах Саян, там, на Байкале, в Слюдянке, я жил в Раю. Я помню синюю прозрачную воду Райского озера. Райские кедры, шумящие над головой. Райские звезды над зимними горами. Райского омуля в жестяных ведрах. Я тоскую по моему Раю, ты, Дьявол. И ты мне его уже никогда не вернешь. Я ненавижу тебя. Хоть ты и страдала в жизни не меньше моего. Я ненавижу тебя. Я… уничтожу тебя.
