Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
— Но ведь этого не случилось?
— Видишь, дитя мое, я по-прежнему здесь.
— Так что же ей нужно?
Целестина протянула Миляге руку:
— Она хочет, чтобы мы помирились. Подойди ко мне под эти воды, дитя мое.
Миляга взялся за руку матери, и она притянула его поближе, одновременно запрокинув лицо навстречу струям дождя. Последние следы слез были смыты, и экстатическое выражение появилось на ее лице. Ощущения ее передались и Миляге. Глазам его хотелось закрыться, тело наполнила блаженная истома, но он, несмотря на искушение, воспротивился вкрадчивым ласкам дождя. Если он принес с собой весть о Юдит, то Миляга должен узнать ее немедленно и положить конец отсрочкам, пока они не помешали Примирению.
— Скажи мне… — проговорил он, встав рядом с матерью, — …ты пришла для того, чтобы остаться здесь?
Но дождь не отвечал — во всяком случае, Миляга ничего не услышал. Возможно, его мать разбиралась в языке дождя лучше, чем он, потому что лицо ее осветилось блаженной улыбкой, и она крепче взялась за руку Миляги. Простыня, которой она прикрывала свою наготу, упала на пол, и струи дождя потекли по ее груди и животу. Миляга бросил взгляд на нее. Раны, нанесенные Даудом и Сартори, еще не зажили, но они лишь подчеркивали совершенство ее красоты. Хотя он знал, что не должен так смотреть на свою мать, удержаться он не мог.
Свободной рукой она смахнула воду, скопившуюся в глазных впадинах, и открыла глаза. Она застала Милягу врасплох, и когда взгляды их встретились, он испытал потрясение — не только потому, что она прочла желание в его глазах, но и потому, что то же самое желание он увидел в ее лице.
Он вырвал руку и попятился назад, протестующе бормоча. Она же ничуть не была смущена. Не отводя взгляда от его лица, она позвала его вернуться под дождь, говоря так тихо, что слова были больше похожи на вздохи. Он продолжал пятиться, и тогда она перешла к более внятным уговорам.
— Богиня хочет узнать тебя, — сказала она. — Ей нужно понять твои намерения.
— Это… поручение… Отца, — сказал Миляга.
Слова эти были не столько ответом, сколько защитой.
Но от Богини было не так-то легко отделаться. Миляга увидел, как тень страдания мелькнула по лицу матери, — это Богиня оставила ее и двинулась за ним в виде облака водяной пыли. Луч солнца пронзил ее, и комната осветилась радужными бликами.
— Не бойся ее, — услышал Миляга голос Клема у себя за спиной. — Тебе нечего скрывать.
Может быть, это и было правдой, но он все равно продолжал пятиться — и рт Богини, и от собственной матери — и остановился только тогда, когда ощутил у себя за спиной благословенное присутствие своих ангелов.
— Охраняйте меня, — сказал он им дрожащим голосом.
Клем обхватил Милягу за плечи.
— Это женщина, Маэстро, — пробормотал он. — С каких это пор ты боишься женщин?
— С рождения, — ответил Миляга. — Держи меня крепче, ради Бога.
Потом дождь пролился на их лица, и Клем, охваченный его истомой, испустил вздох наслаждения. Миляга впился пальцами в руку защитника, но дождь, даже если у него и был способ оторвать его от Клема, к этому, похоже, не стремился. С полминуты он помедлил у них над головами, а потом скрылся через открытую дверь.
— Нечего скрывать, да? — сказал Миляга. — Не думаю, что Она тебе поверила.
— С тобой что-то не в порядке?
— Нет, Она залезла мне в голову. Почему это, интересно, всякая тварь стремится забраться мне в мозги?
— Наверное, пейзаж очень красивый, — заметил Тэй, усмехнувшись губами своего любовника.
— Она только хотела узнать, чисты ли твои помыслы, дитя мое, — сказала Целестина.
— Чисты? — переспросил Миляга, наградив мать яростным взглядом. — Какое у Нее вообще право судить меня?
— То, что ты назвал поручением Отца, на самом деле касается каждой населяющей Имаджику души.
Она еще не подобрала с пола свою скромность, и, когда приблизилась, он отвел взгляд в сторону.
— Прикройся, мама, — сказал он. — Ради Бога, прикройся.
Потом он развернулся и направился в холл, крича вслед непрошеной гостье:
— Где бы ты ни спряталась, я вышвырну тебя из этого дома! Клем, посмотри внизу, а я пойду наверх.
Он взлетел по лестнице. При мысли о том, что этот дух мог вторгнуться в Комнату Медитации, ярость его вспыхнула с новой силой. Дверь комнаты была открыта. Отдохни Немного, съежившись, сидел в уголке.
— Где Она? — грозно спросил Миляга. — Она здесь?
— Кто «она»?
Миляга ничего не ответил и принялся, словно пленник, расхаживать от стены к стене, ударяя по ним ладонями. Однако за кирпичной кладкой не слышалось журчания воды, а в воздухе не чувствовалось и следа водяной пыли. Убедившись, что посетительнице не удалось осквернить комнату, он направился к двери.
— Если здесь пойдет дождь, — сказал он Отдохни Немного, — немедленно бей тревогу.
— Слушаюсь, Освободитель.
Миляга захлопнул дверь и приступил к обыску остальных комнат. Убедившись, что они пусты, он поднялся еще на один пролет и прошелся по комнатам третьего этажа. Воздух был сухим, как в пустыне. Однако, двинувшись вниз по лестнице, он услышал доносящийся с улицы смех. Это был Понедельник, хотя Миляге никогда не приходилось слышать из его уст таких легких и нежных звуков. Заподозрив неладное, он устремился вниз и, столкнувшись у подножия лестницы с Клемом, который сообщил ему, что все нижние комнаты пусты, ринулся через холл к парадной двери.
Когда Миляга в прошлый раз переступал порог, Понедельник был поглощен мелками. Весь тротуар вокруг крыльца был покрыт его рисунками. Но теперь это были не копии портретов журнальных красоток, а утонченные абстракции. Перелившись через бордюр, они заполнили кусок размягченного солнцем асфальта. Однако теперь художник, оставив работу, стоял посреди улицы. Миляга мгновенно понял, что означала его поза: голова запрокинута, глаза закрыты…
— Понедельник!
Но паренек ничего не услышал. Он продолжал купаться в изливающемся на него потоке; вода струилась по его коротко остриженной голове, словно нежные пальцы. Он, возможно, так и стоял бы, пока не захлебнулся, но приближение Миляги прогнало Богиню прочь. В одно мгновение дождь исчез, и Понедельник открыл глаза. Он покосился на небо, и смех его осекся.
— Куда ушел дождь? — спросил он.
— Не было никакого дождя.
— А это ты как назовешь, Босс? — спросил Понедельник, протягивая ему руки, с которых стекали последние струйки.
— Поверь мне, это был не дождь.
— Как ни назови, мне это понравилось, — сказал Понедельник. Стащив с себя влажную футболку, он вытер ею лицо. — Все в порядке, Босс?
