Виталий Вавикин - Дети ночных цветов. Том 1
Бадди размышлял об этом довольно часто, особенно долгими вечерами, когда вся его жизнь превращалась в ожидание. Руки, за исключением мизинца на левой руке, который пришлось ампутировать, начинали заживать, но это мало его волновало. Жизнь, мечты, надежды – все рухнуло, превратилось в пепел. Иногда он пытался убедить себя, что сошел с ума, что ему еще можно помочь, если обратиться к специалисту, но… Но это были лишь слабые надежды и попытки утешения. К тому же очень сложно было поверить, что ему удалось все это придумать. Взять хотя бы Рипли и Гермину – они были реальны, об этом говорила Сэнди, это подтверждал Осторе, знали о них и Камила, и Палермо. Хотя причем тут Рипли и Гермина?! Бадди не сомневался, что пройдет немного времени, и все, кто находится в отеле, превратятся в таких же, как эта чокнутая парочка.
Тварь больше не скрывала от него свои секреты, не считала его больше врагом. Тварь знала, что он слуга. Слуга, которому не нужно ничего объяснять, лишь приказывать, направлять. Единственное, что не мог понять Бадди – может ли тварь читать его мысли? Он думал об этом осторожно, маскируя свои мысли за действиями и другими переживаниями.
Иногда, прокрадываясь на кухню и вливая в приготовленные блюда созданное тварью новое зелье, Бадди осторожно задавался вопросом, что произойдет, если он откажется делать то, что тварь приказывает ему. Нет, он не сопротивлялся ее воле. Он просто думал об этом. Подходил к плите, ждал, что сейчас последует новое наказание, но ничего не происходило. Тварь либо не слышала его, либо не считала нужным слушать.
«А может, дальше моего тела ее власть не распространяется? Хотя даже тело не может принадлежать ей всецело. Есть какая-то грань. Что-то, что заставляет ее делиться со мной, а меня с ней. И чем больше каждый из нас находится в этом теле, тем меньше сил остается у нас на борьбу. Если, конечно, эта борьба еще имеет значение» – когда эти мысли впервые пришли в голову Бадди, он испугался их, решив, что наказание будет неизбежным. Сколько у него еще осталось пальцев? А что потом? На что нацелится тварь? Какие части не имеют к ее плану никакого отношения?
Бадди ждал почти целый день, ужасаясь от картинок, которые подбрасывало ему разыгравшееся воображение, но ничего не случилось. «Значит, тварь контролирует только тело», – решил Бадди. Его мысли стали более смелыми. Он словно просыпался, отходил ото сна, от наркоза, главным составляющим которого была боль. «К черту боль! К черту тело!» Бадди больше не пытался изучить свои искалеченные, покрытые шрамами руки. Они заживали, но это было неважно, не имело особого значения. Так же, как ожоги на левой ноге, полученные, когда лопнула одна из колб и раскаленные химикаты, мгновенно сожрав ткань, добрались до плоти. Нет, к телу своему он давно потерял интерес.
Возможно, это случилось в тот день, когда тварь доказала ему, что он ее раб, или же когда доктор в больнице, осмотрев его мизинец, сказал, что ампутация – это единственный выход. Бадди не знал точно, когда это случилось, но это было не так важно. Куда сложнее было врать и притворяться, играть друга Сэнди и Осторе, зная, что скоро они превратятся в таких же рабов, как и он сам. А может быть, даже хуже.
«Разве Рипли и Гермина похожи на жителей Милвилла? – спрашивал себя Бадди. – Нет. Но кто они тогда такие? Что они такое? И это новое зелье, которое гнала тварь в его номере, словно самогонщик в далекие времена сухого закона, что это, черт возьми?! Что оно делает? Ведь ни Рипли, ни Гермина не похожи на тех, чье тело находится во власти твари». Бадди не знал, почему, но ему казалось, что он способен отличить с первого взгляда тех, в ком живет тварь, и тех, в ком ее нет. К тому же он еще слишком хорошо помнил Милвилл.
Какой бы ни была природа тварей, поселяющихся в людях, но они имели интеллект. Они общались. «Иначе как же быть с туманом на окраине города?» Или если не общаются, то используют разум своих носителей. Неважно. Бадди думал об этом все свое свободное время. А времени у него теперь было много. Он не знал, что ему дадут эти раздумья, но ничего другого не оставалось. У твари был план. Твари, завладевшей его телом. Что ж, значит, план должен был быть и у него. Пусть даже он больше и не надеялся, что сможет вернуть себе свое тело, не говоря уже о своей жизни.
«Нужно было остаться с Трэйси», – думал Бадди, довольно часто возвращаясь в тот день, когда бросил ее, оставив в колодце. Он вообще довольно часто возвращался воспоминаниями в свое прошлое, находя в нем то успокоение, которого не мог найти прежде. Детство, юношество, работа, женщины, друзья – неважно, лишь бы в этих воспоминаниях не было твари, или хотя бы контроля этой твари над ним. Пусть это будут просто Сэнди и Осторе, но пусть не будет Милвилла и тумана. Пусть не будет ничего, что не поддается логике. Разве он не мог просто приехать сюда, остановиться в отеле, устроиться на работу? Конечно, мог. По крайней мере, в своих мечтах и фантазиях. Тварь оставила это нетронутым, чистым и светлым. Мечты и фантазии.
Иногда Бадди подолгу сидел на кровати и разговаривал сам с собой, представляя, что находится в совершенно другом месте, проживая другую жизнь.
Достоевский как-то писал о человеке, приговоренном к смерти. За час до казни он думает, что если бы ему пришлось жить где-нибудь на высоте, на площадке, где едва можно поставить ноги, а кругом были бы пропасти, океаны и вечный мрак, то он готов бы был жить там целую вечность, только бы не умереть сейчас. Бадди никогда не читал Достоевского, но чувствовал нечто подобное. Правда, не верил, что сможет умереть, даже если захочет. Не сейчас. Ему не позволят. Не позволят жить. Не позволят умереть. Поэтому остаются лишь фантазии, иллюзии, притворство. Последнее особенно выводило Бадди из себя.
Он не знал, должен ли продолжать общаться с Сэнди и Осторе так же, как и раньше, или может заморозить эту дружбу? Имеет ли для твари, поселившейся в нем, это какое-нибудь значение или нет? Потому что если можно избежать дружбы, то он поступит так незамедлительно. Он им больше не друг. Он их враг. Но они считают его другом. И это сводит с ума. Это мешает мечтать, убивает фантазии. А мечты и фантазии – это все, что у него осталось. Без них он умрет.
Несколько раз Бадди робко обдумывал возможность того, чтобы выдать себя. Сделать, например, так, чтобы кто-то зашел в его номер и увидел, чем он занимается. Или рассказать обо всем Сэнди. Неважно, как скоро тварь возьмет над ним верх. Главное – сделать так, чтобы Сэнди услышала его и уехала из отеля. Но каким будет наказание? Боль? Страдания? Воображение включалось, начиная рисовать настолько безумные картины, что у Бадди сводило живот. Но внешне все оставалось прежним. Никто не замечал перемен. Даже Рипли и Гермина выглядели такими же странными и чокнутыми, как и раньше.
