Челси Ярбро - Дорога затмения
Если даже чумазому крепышу и показалось странным, что столь высокопоставленная особа путешествует без охраны, то он явно предпочитал хранить это в себе. Падмири же, пожалуй впервые, тайно порадовалась тому, что людская молва относит ее к женщинам слегка тронутым и довольно своеобразным.
Рабочие выползали из хижин. Все они были плохо одеты, а в большинстве и грязны. Каждый из них кланялся и примешивался к толпе, которая все разрасталась. Крепыш ткнул пальцем в двоих:
— Досточтимая госпожа изъявляет желание спешиться. Помогите же ей.
Конечно, касания каких-то ремесленников были ей неприятны, однако сейчас не стоило заострять внимание на таких мелочах. Падмири охнула только раз, — когда ее ногу переносили через спину кобылы. На земле голова всадницы пошла кругом. Собственные ноги вдруг показались ей слишком длинными. Рискни сделать шаг — и немедленно упадешь. «Стой и держись, — сказала себе она. — Иначе все твои планы обратятся в ничто. Рабочие должны видеть в тебе госпожу, которой нельзя прекословить».
— Чем мы обязаны такой чести, досточтимая госпожа? — осведомился крепыш, очевидно бывший здесь старшим.
Ответ у Падмири давно был готов, а потому она решительным тоном сказала:
— Вам, безусловно, известно, что дочь моего брата и ваша правительница сейчас находится неподалеку от вас — на ночном молении Кали.
— Да, госпожа, мы знаем о том.
Лица строителей помрачнели. Они уже обращались к рани за помощью, но ответа не получили и в жертвоприношениях на реке Кудри усматривали недобрый для всей стройки знак. А сейчас, похоже, их худшие опасения и вправду сбывались.
— Вам доверена честь завершить этот обряд, выполнив волю рани, — объявила Падмири, довольная, что ее слушают с напряженным вниманием.
— Что поручает нам рани? — осторожно спросил чумазый прораб. В вопросе сквозило недоумение. — Мы ведь строители, а не воины, мы почестей Кали не воздаем.
— Именно потому выбор рани и остановился на вас, — торжественно заявила Падмири. — Суть Кали в стремлении к разрушению, к тому же стремятся и те, что поклоняются ей. Грандиозное разрушение служит залогом будущего грандиозного обновления, вызвать подобное обновление — задача проводимого сейчас на Кудри обряда. Во имя грядущего процветания нашего края участники церемонии готовы уничтожить не только себя, но и предмет своего поклонения, ибо новое может укорениться лишь в почвах, очищенных от сорных семян. Пик разрушения в уничтожении самого стремления к разрушению. Я полагаю, вы согласитесь со мной?
Она выжидающе смолкла. Несколько лет назад один из видных ученых княжества изложил ей все эти тезисы, правда в более расширенном виде. Ему таки удалось основательно заморочить мозги своей собеседнице. Что ж, усмехнулась Падмири, наука пошла впрок.
— И ты говоришь это нам? — изумился прораб. — Сказанное, безусловно, исполнено истинной мудрости, однако от области наших занятий оно отстоит достаточно далеко.
— Сейчас вы все поймете, — сказала Падмири. — Вот воля рани. Плотина, которую вы возводите, должна быть разрушена в эту же ночь, чтобы вода, ею удерживаемая, могла ринуться вниз и снести храм черной богини, очищая камни от крови и нечистот. Лучшей жертвы во имя Кали нельзя и желать, ибо повторить нечто подобное попросту невозможно. — Она говорила отрывисто, стараясь придать своему голосу непреклонность. — Вы будете щедро вознаграждены за это деяние и заслужите непреходящую милость богов.
Рабочие потрясенно молчали. Прораб, сложив молитвенно руки, сказал:
— Но… мы не можем это сделать, досточтимая госпожа. Плотина сработана прочно. Ее не разрушить и за неделю.
— Не можете? — повторила Падмири и угрожающе наклонилась к толпе. — И вы говорите это сейчас, когда рани высказала свою волю? — В душе ее словно разверзлась холодная всепоглощающая пустота. Сердце стучало над ней ужасающе гулко. — Должна ли я передать ей ваши слова?
Строители переглянулись. Тамазрайши совсем недавно взошла на княжеский трон, но о крутости ее норова уже шли разговоры.
— Ладно, расколупайте хотя бы что-нибудь сверху, чтобы спустить вниз немного воды, — равнодушно сказала Падмири. — Правда, это уже ничему не поможет.
Ничему, повторила она мысленно, ничему. Домой ей уже возвращаться, видимо, не придется. А о том, что будет дальше, не хотелось и думать. Все кончено, но… такова, видимо, воля богов.
Один из рабочих, снимавших высокородную особу с седла, в задумчивости подергал бородку.
— В основание плотины, как тебе должно быть известно, Михир, заложены голые камни. Они ничем не закреплены. Если вооружиться кувалдами и ломами, можно попробовать расшатать их, а вода довершит остальное.
— Да, — подтвердил чумазый прораб, уже смирившийся с мыслью, что дамба обречена. Рани ведь так и так не выказывала желания завершить эту стройку. — Это один из способов. Но… самый небезопасный.
Рабочий заулыбался.
— Среди нас найдутся те, кто готов рискнуть, — хотя бы за воздаяние в будущей жизни.
Михир увидел, что к смельчаку подбиваются другие охотники, и с видимым облегчением пробурчал:
— Ладно, вы встанете в самом низу. Авось все обойдется. — Он повернулся к высокородной особе. — Полагаю, ты хочешь вернуться в храм, госпожа?
Переход от отчаяния к надежде был слишком резким.
— Нет, — выдохнула Падмири. — Нет, я должна… — Она сама подивилась ноткам искреннего сожаления, своевольно влившимся в ее голос. — Мне велено проследить, чтобы все прошло хорошо. Рани желает, чтобы храм очистился до рассвета. Я буду ждать здесь, — торопливо прибавила верная почитательница Ганеши и Майи, ибо даже мысль о том, что ей следует спуститься куда-то, вызвала у нее тошноту. — А после того как все кончится, мне поручено организовать всенародную тризну и последующие торжества. — Удачная мысль, похвалила она себя. — Такова воля рани.
— Такова воля рани, — повторил смиренно прораб. — Плотина будет разрушена, и храм Кали очистится до рассвета. — Он повернулся к строителям и дал им знак собирать инструменты.
Когда рабочие удалились, она с трудом доковыляла до самой огромной из ям и со стоном опустилась на щит, грубо сколоченный из необрезанных досок. От угольков, подернутых пеплом, исходило тепло, весьма сейчас ей необходимое, ибо Ганеша убрал ладонь с ее лба, и ночь сделалась зябкой. Недавнее возбуждение совершенно опустошило Падмири. В душе ее не осталось ни желаний, ни чувств — она застыла в оцепенении и даже не шелохнулась, когда до нее долетел победный и все нарастающий грохот.
