Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
— Милая Юдит, — услышала она голос Богини, такой звучный и резонирующий, что эти несколько слогов превратились в настоящую арию. — Милая Юдит, какое срочное дело заставило тебя рисковать жизнью, чтобы прийти сюда?
Пока Ума Умагаммаги произносила эти слова, Юдит увидела, как в складках воздуха появилось ее собственное лицо. Спустя несколько мгновений оно сделалось ярче и по тонкой световой ниточке скользнуло в иероглиф Богини. «Она читает меня, — подумала Юдит, — она пытается понять, зачем я здесь, а когда это произойдет, Она снимет с меня всю ответственность и я смогу остаться с Ней в этом волшебном месте, навечно».
— Итак, — сказала Богиня через некоторое время. — Это трудное дело. Тебе приходится выбирать: либо остановить Примирение, либо позволить ему свершиться, рискуя, что Хапексамендиос воспользуется этим для своих злых дел.
— Да, — ответила Юдит, благодарная Богине за то, что Она избавила ее от необходимости все объяснять. — Я не знаю, что замышляет Незримый. Может быть, ничего…
— А может быть, конец Имаджики.
— Неужели Он способен на это?
— Вполне возможно, — сказала Ума Умагаммаги. — Он много, очень много раз причинял вред Нашим храмам и Нашим сестрам, и своей рукой, и руками своих помощников. Это заблудшая душа, и Его уже ничто не спасет.
— Но решится ли он уничтожить все?
— Его планы известны мне не лучше, чем тебе, — сказала Ума Умагаммаги. — Но мне будет жаль, если шанс завершить круг будет упущен.
— Круг? — переспросила Юдит. — Какой круг?
— Круг Имаджики, — ответила Богиня. — Ты должна понять, сестра, что Доминионы созданы не для того, чтобы быть разделенными, как сейчас. В этом повинны души первых людей, живших на земле. Да и вины-то в этом никакой не было, и вреда тоже. Во всяком случае, поначалу. Когда они поднимали головы, они видели звезды. Когда они смотрели себе под ноги, они видели землю. То, что было наверху, не подчинялось им, но то, что было внизу, могло быть разделено на участки, стать собственностью, предметом спора и борьбы. С этого разделения начались и все остальные. Люди распылили себя по территориям и нациям, стали называть себя мужчинами и женщинами. Они даже стали хоронить себя в земле, чтобы более полно обладать ею, предпочитая общество червей — свету. Они перестали видеть Имаджику, и тогда круг распался, а Хапексамендиос, созданный волей этих людей, сделался достаточно сильным, чтобы покинуть своих создателей и переселиться из Пятого Доминиона в Первый…
— По дороге убивая Богинь.
— Да, Он причинил большой вред, но вред мог бы стать еще большим, знай Он форму Имаджики. Он мог бы открыть тайну, что скрывалась в круге, и отправиться туда.
— Что же это за тайна?
— Тебе предстоит вернуться в опасное место, милая Юдит, и чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя. А когда настанет время, мы распутаем клубок этих тайн вместе, как сестры. А до этих пор утешай себя мыслью о том, что ошибка Сына — это прежде всего ошибка Отца, и по прошествии времени все заблуждения развеются и исчезнут.
— Так если все разрешится само собой, — сказала Юдит, — то почему я должна возвращаться в Пятый Доминион?
Прежде чем Ума Умагаммаги успела ответить, зазвучал новый голос, и между Юдит и Богиней поднялся вихрь сверкающих частиц. Юдит ощутила, как они покалывают ее плоть, напоминая о состоянии, в котором тело знает, что такое лед и пламень.
— Почему ты доверяешь этой женщине? — спросил голос.
— Потому что она пришла к нам с открытым сердцем, Джокалайлау, — ответила Богиня.
— Насколько искренней может быть женщина, которая пришла с сухими глазами на то место, где умерла ее сестра? — сказала Джокалайлау. — Женщина, которая бесстыдно явилась к Нам с ребенком Автарха Сартори в утробе?
— Здесь у нас нет места для стыда, — сказала Умагаммаги.
— Может быть, у тебя и нет, — сказала Джокалайлау, показываясь наконец. — А у меня — полно.
Подобно сестре, Джокалайлау предстала в своей первичной форме, но ее иероглиф был более сложным, чем у Умагаммаги, и менее совершенным, так как пробегавшее по нему движение было отчасти лихорадочным. Ее форма не столько пульсировала, сколько кипела, рассылая во все стороны язвящие стрелы.
— Стыд — самое подходящее состояние для женщины, которая возлегла на ложе с одним из наших врагов, — сказала Она.
Несмотря на охватившую ее робость, Юдит осмелилась выступить в свою защиту.
— Все не так просто, — сказала она. Чувство неприязненного разочарования, охватившее ее, когда неожиданное вторжение Джокалайлау нарушило ее контакт с Умой Умагаммаги, укрепило ее решимость. — Я не знала, что он Автарх.
— Кем же ты его считала? Или ты вообще не обращаешь внимания на такие вещи?
Этот диалог мог бы перерасти в настоящую перепалку, не вмешайся Ума Умагаммаги. Тон ее, как всегда, был безмятежным.
— Милая Юдит, — сказала она. — Позволь мне поговорить со своей Сестрой. Она пострадала от рук Незримого куда больше, чем я или Тишалулле, поэтому она не может с легкостью простить плоть, к которой прикасался Он сам или Его дети. Прошу тебя, пойми Ее боль, а я попробую сделать так, чтобы Она поняла твою.
Она говорила с такой нежностью и деликатностью, что в Юдит проснулся стыд, в отсутствии которого ее обвинила Джокалайлау, — но не за ребенка, а за собственный гнев.
— Простите меня, — сказала она. — Я вела себя… неподобающе.
— Подожди нас на берегу, — сказала Ума Умагаммаги, — через некоторое время мы продолжим разговор.
С того момента, как Богиня упомянула о возвращении в Пятый Доминион, Юдит поняла, что разлука неизбежна. Но она не была готова к тому, чтобы покинуть объятия Богини так скоро, и когда сила тяжести вновь овладела ею, это ощущалось как настоящая агония. Даже если Ума Умагаммаги и знала о ее страданиях, — а как могла Она не знать? — то она не сделала ничего, чтобы смягчить боль. Ее иероглиф свернулся в прежнее состояние, и Юдит полетела вниз, словно лепесток с цветущего дерева, — не так и быстро, но с чувством утраты, которое было куда хуже любых ушибов. Светящиеся конфигурации женщин, сквозь которые она проходила несколько минут назад, по-прежнему распускались все новыми и новыми формами, такими же совершенными, как и прежде, а музыка воды у входа была такой же успокаивающей, но это не могло смягчить потерю. Мелодия, которая звучала так радостно, когда она вошла сюда, теперь показалась ей элегической, словно песнь жнецов, исполненная благодарности за щедрые дары, к которой, однако, примешивалась боязнь перед наступающими холодами.
