Стивен Кинг - Дьюма-Ки
— Не забуду, мэм. Будьте уверены.
— Мне следовало сразу попросить вас об этом, — сказала она, и Джек скрылся за дверью. — Он хороший мальчик, — добавила Элизабет очень тихим голосом, словно её силы окончательно иссякли.
— Попросить о чём? — поинтересовался Уайрман.
— Найти на чердаке одну корзинку. На фотографии, что висит на лестничной площадке, няня Мельда держит её в руках. — Элизабет с упрёком посмотрела на меня.
— Извините, — ответил я. — Я помню, вы мне об этом говорили, но я… я рисовал и…
— Я вас не виню. Мне следовало знать. Это её сила. Та сила, что завлекла вас сюда. — Она посмотрела на Уайрмана. — И тебя тоже.
— Элизабет, достаточно, — вмешался Хэдлок. — Я хочу отвезти вас в больницу и сделать кое-какие анализы. Поставить капельницу. Вам нужно отдохнуть…
— Очень скоро меня ждёт вечный отдых. — Она улыбнулась, продемонстрировав вставные челюсти. Её взгляд вернулся ко мне. — Эники-бэники ели вареники. Для неё это всё игра. Все наши печали. И она вновь проснулась. — Рука Элизабет, очень холодная, легла на моё предплечье. — Эдгар, она бодрствует!
— Кто? Элизабет, кто? Персе?
Элизабет забилась в кресле. Словно через неё пропустили электрический ток. Рука на моём предплечье напряглась. Коралловые ногти впились в кожу, оставив пять красных полукружий. Рот открылся, вновь показались зубы, только уже не в улыбке, а в оскале. Голова запрокинулась, и я услышал, как что-то хрустнуло.
— Придержите кресло, а не то оно перевернётся! — проревел Уайрман, но я не мог. У меня была только одна рука, и Элизабет вцепилась в неё мёртвой хваткой.
Хэдлок схватился за одну из ручек, и кресло завалилось не назад, а вбок, ударилось о стол Джимми Йошиды. Припадок набирал обороты, мисс Истлейк трясло, бросало взад-вперёд, как марионетку. Сеточка для волос сползла и теперь елозила по ним из стороны в сторону, сверкая под флуоресцентными лампами. Ноги дёргались, одна из красных туфелек свалилась. «Ангелы хотят носить мои красные туфли»,[160] — подумал я, и, словно в ответ на мои слова, кровь хлынула из носа и рта Элизабет.
— Держите её! — крикнул Хэдлок, и Уайрман бросился на ручки кресла, чтобы удержать в нём Элизабет.
«Это сделала она, — хладнокровно подумал я. — Персе. Кем бы они ни была».
— Я её держу! — отозвался Уайрман. — Ради Бога, вызовите «скорую»!
Хэдлок обежал стол, снял трубку, набрал номер.
— Твою мать! Длинный гудок!
Я выхватил у него трубку.
— Нужно набирать девятку для выхода в город, — сказал я и принялся сам нажимать кнопки, придерживая плечом трубку возле уха. Когда спокойный женский голос на другом конце провода спросил, что случилось, я смог всё объяснить. Но вот адрес не вспомнил. Забыл даже название галереи.
Я передал трубку Хэдлоку и вокруг стола направился к Уайрману.
— Господи Иисусе, — прошептал он. — Я знал, что нельзя нам привозить её сюда. Я знал… но она так настаивала.
— Она без сознания? — Я вглядывался в Элизабет, привалившуюся к спинке кресла. Её открытые глаза невидяще смотрели в какую-то точку в дальнем углу. — Элизабет? — Ответа не последовало.
— Это был инсульт? — спросил Уайрман. — Никогда не слышал, чтобы он вызывал такие судороги.
— Никакого инсульта, — ответил я. — Что-то заткнуло ей рот. Поезжай с ней в больницу…
— Разумеется, я…
— И если она скажет что-нибудь, слушай внимательно. Подошёл Хэдлок.
— В больнице её ждут. «Скорая» подъедет с минуты на минуту. — Он сурово глянул на Уайрмана, потом его взгляд смягчился. — Ох, да ладно.
— Что «ладно»? — переспросил Уайрман. — Что значит это ваше «ох, да ладно»?
— Если что-то подобное должно было случиться, где, по-вашему, она бы хотела, чтоб это произошло? Дома в постели или в одной из галерей, где она провела столько счастливых дней и ночей?
Уайрман шумно вздохнул, кивнул и, опустившись на колени рядом с Элизабет, начал поправлять ей волосы. Её лицо пошло красными пятнами, а горло раздулось, будто что-то вызвало сильнейшую аллергическую реакцию.
Хэдлок запрокинул голову Элизабет назад, пытаясь облегчить её дыхание. А вскоре мы услышали быстро приближающуюся сирену «скорой помощи».
viii
Выставка тянулась и тянулась, и я оставался её главным действующим лицом. Отчасти из-за усилий, затраченных Дарио, Джимми и Элис, а главным образом — ради Элизабет. Я думал, она бы этого хотела. Мой миг славы — так она называла эту выставку.
Но на праздничный обед я не пошёл. Извинился и отправил вместо себя Пэм и девочек заодно с Кейменом, Кэти и несколькими другими гостями из Миннесоты. Наблюдая за их отъездом, я вдруг вспомнил, что никого не попросил довезти меня до больницы. Я стоял перед зданием галереи, теша себя надеждой, что Элис Окойн ещё не уехала, когда рядом остановился старенький «мерседес». Стекло передней дверцы опустилось.
— Садитесь, — донёсся из салона голос Мэри Айр. — Если вы собрались в Мемориальную больницу, я вас подвезу. — Заметив, что я колеблюсь, она криво улыбнулась: — Мэри сегодня практически не пила, уверяю вас, и в любом случае после десяти вечера улицы Сарасоты пусты. Старики глотают прозак и запивают его виски, устраиваясь поудобнее, чтобы смотреть Билла О'Райли по ТиВо.
Я сел. Дверца лязгнула, закрываясь, и в какой-то момент мне показалось, что мой зад вот-вот коснётся асфальта Пальм-авеню. Но проседание всё-таки прекратилось.
— Послушайте, Эдгар… — Мэри замялась. — Я всё ещё могу называть вас Эдгаром?
— Естественно. Она кивнула.
— Прекрасно. Я не очень-то помню, как мы расстались. Иногда, когда я сильно напиваюсь… — Она пожала костлявыми плечами.
— Мы расстались лучшими друзьями.
— Это хорошо. Что же касается Элизабет… хорошего тут мало. Верно?
Я кивнул, не решаясь произнести хоть слово. Машин на улицах практически не было, как и обещала Мэри. Тротуары просто вымерли.
— У неё и Джейка Розенблатта какое-то время был роман. Очень серьёзный.
— И что произошло? Мэри покачала головой.
— Точно не знаю. Если бы вы заставили меня поделиться своим мнением, я бы сказала, что она слишком привыкла быть себе хозяйкой, чтобы принадлежать кому-то ещё. На время — да, но не более того. А Джейк так и не смог её забыть.
Я помнил, как он сказал: «На хер правила, мисс Истлейк», — и задался вопросом, а как он называл её в постели? Определённо не мисс Истлейк. Но размышления такого рода были грустны и бесполезны.
— Может, оно и к лучшему, — продолжила Мэри. — Она теряла форму. Если б вы знали её в расцвете лет, то понимали бы, что она не хотела запомниться людям такой.
