Амброз Бирс - Избранные произведения
Мой проводник был светловолосый голубоглазый подросток с веселым, приветливым лицом. Ему, как видно, в радость было карабкаться в родные выси, куда лежал наш путь. Тяжесть ноши он словно не чувствовал, а шагал себе легко и уверенно, твердо ставя ногу и взбегая по кручам и утесам, точно горный козлик.
Он возбужденно рассказывал мне на ходу разные необыкновенные истории про призраков и духов, ведьм и фей. Особенно близко он, кажется, знаком с феями. Они, по его словам, появляются в блестящих одеждах, светлые волосы распущены, за спиной — разноцветные крылья. Это описание близко соответствует тому, что написано о них в некоторых книгах святых отцов. Кто им приглянется, рассказывал мальчик, того они могут надолго зачаровать, и никому не под силу разрушить их чары, даже Святой Деве. Я же полагаю, что это верно только касательно пребывающих во грехе, а чистые сердцем не должны их опасаться.
Мы шли в гору и под гору, пересекая леса и цветущие поляны и преодолевая, расселины. По склонам струились говорливые горные потоки, торопясь в долины и бормоча на бегу о чудесных видах и дивных приключениях. Луга и рощи звенели разноголосым хором природы, гулко и шепотом, вздохами и распевами воссылая к небу хвалы Всевышнему. Порой наш путь лежал мимо горской хижины, где у порога резвились неумытые желтоволосые ребятишки. При появлении чужаков они убегали. А женщины, наоборот, выходили к нам навстречу с младенцами на руках и просили благословения. Нам предлагали молоко, масло, зеленый сыр, черный хлеб. Видели мы и мужчин, сидевших у входа, они занимались резьбой по дереву, мастерили большей частью фигурки Спасителя на кресте. Готовые, их отправляют в город Мюнхен и продают, я слышал, они приносят своим набожным создателям немалые суммы и много чести.
Потом мы вышли на берег озера, которое скрывал от взгляда густой туман. Отыскали привязанную утлую лодчонку; проводник велел мне войти в нее, и скоро мы уже скользили словно бы по небу среди клубящихся облаков. Я никогда прежде не плавал в лодке и боялся, как бы мы не перевернулись и не утонули. Было тихо-тихо, лишь журчала вода у бортов. То тут, то там в тумане вдруг проглядывало невдалеке что-то темное, но так же внезапно пропадало, и мы скользили дальше в таинственной пустоте. Но иногда туман на минуту расползался, и тогда становились видны выступающие из воды черные скалы и лежащие под берегом полузатопленные древесные стволы с раскинутыми ветвями, похожие на огромные скелеты. Зловещая картина. Даже веселый паренек приумолк и настороженно вглядывался в млечную завесу, чтобы не наскочить на препятствие.
По всем этим признакам я понял, что мы переплываем ужасное озеро, где обитают демоны и привидения, и я поручил свою душу Богу. Господь могущественнее всякого зла. Не успел я дочитать молитву о спасении от духов тьмы, как вдруг завеса тумана разодралась, засияло солнце, подобное большому пламенному цветку, и мир оделся в золотые и пестрые цвета!
Пред ослепительным Божьим оком бежала тьма и растаяла без следа. Клочья густого тумана зацепились было за горные склоны, но быстро поредели и пропали, оставшись только в черных расселинах. Озеро заблистало, точно жидкое серебро; горы стали золотыми, и на них будто огнем занялись сосновые леса. Сердце мое наполнилось изумлением и благодарностью.
Мы плыли потихоньку, и я рассмотрел, что озеро расположено в узкой продолговатой чаще. Справа высоко вздымались крутые утесы, лишь на самом верху поросшие лесом, слева же и впереди берег был равнинный и приветливый, и на нем стояло большое строение. То была обитель Святого Варфоломея, летняя резиденция преподобного Андреаса, нашего настоятеля.
Вокруг нее был цветущий сад, выходящий на озеро, а с трех других сторон стесненный скалами в тысячу футов высотой. И на этой отвесной стене, на высоком уступе, зеленел небольшой лужок, точно зеленый изумруд, приколотый к серому плащу горы. Мальчик указал наверх и объяснил, что это — единственное место на всю округу, где растут эдельвейсы. Так вот где нарвала для меня прелестные цветы Бенедикта, когда я отбывал заключение в своей келье. Запрокинув голову, я разглядывал этот живописный, но страшный уступ, охваченный чувствами, которых не могу передать словами. Мальчик, снова повеселевший от улыбки природы, смеялся и пел, а у меня на глаза навернулись горячие слезы, заструились по щекам, и я спрятал лицо под капюшоном.
21
Выйдя из лодки, мы стали подыматься на гору. Милостивый Боже, все, что исходит из Твоей руки, имеет свое полезное предназначение, но к чему возвел Ты эти горы и усыпал их в таком количестве камнями — для меня тайна, я не вижу от камней пользы ни для зверя, ни для человека.
Карабкались мы долго, несколько часов, покуда не вышли к источнику, и здесь я опустился на землю, обессиленный, задыхающийся, с натертыми ногами. Оглядевшись, я убедился в правдивости того, что слышал от людей про безлюдные высокогорные края. Вокруг, куда ни бросишь взгляд, одни только голые серые скалы в красных, желтых и бурых прожилках. Ни былинки не растет в россыпях мертвых камней, вниз уходят ужасные пропасти, наполненные льдами, и простираются кверху, чуть не соприкасаясь с небом, искристые, ослепительные снежинки.
Впрочем, я нашел среди камней несколько цветков. Как будто сам Создатель этой дикой и мрачной пустыни посмотрел на нее и ужаснулся, и, набрав внизу, в долине, немного цветов, разбросал их на голых вершинах. И цветы эти, отобранные Божественной рукой, расцвели несравненной красотой небесной. Мальчик показал мне то растение, корни которого мне надлежит выкапывать, а заодно и кое-какие травы, полезные и целебные для человека, среди прочих — золотистую арнику.
Отдохнув час, мы продолжили путь и шли еще долго, так что я уже едва передвигал ноги. Наконец, очутились на пустынной прогалине, со всех сторон окруженной высокими черными скалами. Посреди прогалины стояла жалкая хижина, сложенная из диких камней, в боковой стене ее зияло низкое отверстие — вход. Вот, объяснил мне мальчик, отныне мое обиталище. Мы вошли, и сердце у меня сжалось. Внутри было пусто — только стояла широкая скамья, присыпанная сеном из альпийских трав, предназначенная служить мне ложем. В углу находился очаг, перед ним сложено несколько поленьев и горкой составлена простая кухонная утварь.
Проводник мой схватил котелок и убежал, а я, растянувшись на земле перед хижиной, принялся созерцать дикую и грозную природу этого места, где мне предстояло приготовить душу к принятии/духовного сана. Вскоре возвратился и он, неся котелок обеими руками, и приветствовал меня радостным возгласом, который отразился от окружающих скал тысячей разноголосых бормотании. Даже после краткого одиночества я был так рад снова увидеть человеческое лицо, что чуть было не отозвался на его возглас столь же неподобающим криком. Как же я смогу жить неделями один в этом безлюдье?
