Лев Рыжков - Кровь
КРОВЬ
И поднял жезл и ударил по воде речной пред глазами фараона и пред глазами рабов его, и вся вода в реке превратилась в кровь, и рыба в реке вымерла, и река воссмердела, и Египтяне не могли пить воды из реки; и была кровь по всей земле Египетской.
Танах. Шмот 7 - 12
Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь. И услышал я Ангела вод, который говорил: праведен Ты, Господи, Который еси и был, и свят, потому что так судил; за то, что они пролили кровь святых и пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того.
Откровение 16:4-6
Улица Подбельского - Черкизовская
Ночь прошла без сновидений, а под утро замерещилась чушь. Неожиданно Федор увидел себя в кабинете. Да не в своем кабинетике, обеспечивавющем минимум рабочего пространства. Нет, он сидел в кабинете Михал Юрьича. Нежился в мягком кресле, с обманчиво деловым видом разглядывал заставку на экране ноутбука.
"Что я здесь делаю?" - встревожился Федор. Конечно, он мог бы преисполниться радостных чувств. Разумеется, он давно заслужил место в этом кресле. Но кабинет был чужим. И кресло. И ноутбук. К тому же у Федора отсутствовали брюки.
Сон планомерно трансформировался в кошмар. При этом оставаясь предельно реалистичным. Казался явью.
На столе разрывался телефон. Приемная грохотала людскими шагами: мужскими, тяжеловесными и дробным стаккато цокающих каблучков. Федор осознал, что находится в затруднительном положении. Покинуть кабинет без штанов он не мог. Равно, как и оставаться на месте. А ну, появится Михал Юрьевич и увидит, что в его кресле развалился Федор? Да еще и с определенными недостатками в рабочем костюме.
В дверь уже стучали. Федор метнулся к шкафу, рассчитывая отсидеться. Как знать, может, пропавшие брюки найдутся именно там?
Он успел. Шкаф, по счастью, оказался вместительным. Сердце гулко стучало, отдаваясь уханьем в черепной коробке.
Телефон продолжал раскатисто звенеть. К горлу подступал ужас. Федор понимал: сейчас его обнаружат. И что он будет делать? Как объяснит свое здесь пребывание?
Шаги приближались. И в какой-то момент замерли у шкафа. Федор ощутил свербение в носу. Понял: сейчас он неизбежно чихнет. Он зажал нижнюю часть лица руками.
Тот, кто находился у шкафа, вдруг принялся стучать.
Бух! Бух! Бух!
Густой как нефть ужас затопил сознание. Реальность сновидения принялась таять.
Проснулся Федор рывком. Потом сидел на кровати, облегченно вздыхая. И вдруг осознал, что звон не прекратился. Кто-то агрессивно и нагло звонил в дверь, сопровождая вдавливание придверной кнопки лихим, громким стуком.
Бух! Бух! Бух!
Федор бросился искать штаны. Черные домашние треники валялись против ожидания не в кресле, а где-то рядом.
- Иду! - буркнул Федор, понимая, что ничего хорошего от ранних визитов ждать не стоит.
На столике у кровати лежали очки. Стекла были мутными.
Тот, кто ломился в дверь, словно учуял пробуждение Федора. Стучал уже реже. Или устал.
- Сейчас, - проворчал Федор, гадая кого же это все-таки занесло к нему с раннего утра?
Разве что милицию. Или, может, почтальона с телеграммой. Или... Больше предположений не было.
Федор прошел к умывальнику, повернул хромированную рукоятку. Кран зафырчал, издал болезненный вой, напоминающий о желудочно-кишечных хворях. Затем, резкой судорогой кран подбросило вверх. Хромированная железяка словно бы издала чих. Из отверстия хлынула нечистая, густо красного цвета жидкость.
"Воду же отключали на месяц!" - припомнил Федор. Когда профилактические работы заканчивались, из труб еще долго лилась бурая жижа. Ничего удивительного.
Бух! Бух! Бух! - стучались в дверь.
- Открываю, прекратите грохотать, - сказал Федор.
Черкизовская - Преображенская площадь
Федор отодвинул засов, нажал металлическую ручку, толкнул дверь.
В подъезде стояла девушка лет шестнадцати, брюнетка в черной, выше колен, юбке. Дополняли наряд ботинки-говнодавы, темно-зеленая куртка, розовая футболка. Глаза у девушки были огромные и словно напуганные.
У двери, на бетонном полу, лежала матерчатая, вместительная сумка.
- Здравствуйте, дядя! - улыбнулась гостья.
Спросонья Федор понимал немного. Пришла незнакомая девушка. Называет его дядей.
- Здравствуйте, - криво улыбнулся Федор, чувствуя неловкость за потертые треники, дурацкую майку, грязные очки.
- Мы не встречались, - объяснила девушка. - Я, если что, дочь Люды, сестры вашей. Алисой меня зовут...
- Ах, вот оно что, - понял Федор.
У него действительно была сестра, которую звали Людмилой. И дочь по имени Алиса у Люды была.
- Ты из Кургана, что ли? - спросил Федор, ощущая неуместность и глупость этого вопроса. Откуда, спрашивается, ей быть...
- Конечно, дядя! Мамуля разве не предупредила?
- Нет, - буркнул Федор, ощущая внезапную злость.
- Мамуля вам письмо отправляла. Не получали?
С матерью Алисы Федор общался исключительно письмами. Телефон сестры уже давно потерялся в каком-то блокноте. Мобильный у нее в силу неизвестных причин отсутствовал. Когда Федор переезжал в новое жилье, рядом с Преображенкой, он забыл сообщить Анне телефон. И ее номер, как выяснилось, потерял. Впрочем, сестра знала его адрес вместе с почтовым индексом. Атаковала письмами. Отправляла их по старинке, бросая в ящик. Сестра плохо знала, что такое интернет. И уж, совершенно точно не ведала, как через него можно переписываться.
- Нет, - покачал головой Федор, выдавливая на лицо улыбку.
Сестру и ее дочь он видел лет шесть назад. Очень давно. Алиса тогда была еще очень маленькой. Фактически ничего общего с девушкой-подростком у двери.
- И не звонила она вам?
- Нет, - покачал головой Федор.
- Узнаю мамулю. В своем репертуаре...
- Да ты проходи, - запоздало сообразил Федор. - Вон, на кухню пока... Чай, кофе будешь? Правда, растворимый только...
- Ничего страшного.
В прихожей девушка осмотрелась.
- Ух ты! Евроремонт?
- Ну, вроде того, - улыбнулся Федор.
Когда он в последний раз был в Кургане, жилищные условия сестры мягко говоря не блистали...
Все-таки у каждого человека - своя дорога, размышлял Федор. Кто-то покоряет столицу, добивается успеха. Кто-то, подобно сестре, остается дома, выходит замуж за алкоголика...
Федор освоился в столице, проникся ее темпом. В вялом, неспешном и умеренно бандитском Кургане ему было не по себе.