Елена Кипарисова - Финальный отсчет
Пропали краски, звуки, все кроме чистого голода. Я хотела есть. И это было животное желание, слишком сильное, чтобы отступить. Оно стало вопросом жизни и смерти. Как дышать или вовсе отказаться от кислорода.
Мой взгляд упал на зеркало рядом с дверью, и в душе зашевелилась неясная тревога. Что-то было совершенно неправильно. Я. Отражение казалось чужим, словно размытым колеблющейся водной гладью. На меня смотрела бледная худощавая девушка, видимо находящаяся на последней стадии неизлечимой болезни. Я испугалась ее резких скул, остекленевшего взгляда, механических движений. Нет, меня в ней не осталось. Но это не стоило моих волнений в ту самую минуту. Это было всего лишь мимолетной вспышкой, яркой, но короткой. Она ту же погасла, прогоняемая одержимым голодом.
Мои шаги были легкими, а пол пружинил под ногами, словно я шла по облакам. Коридор казался незнакомым, хотя мне и не хотелось находить что-то родное. Существовал только запах, влекущий вперед. Он становился только сильнее, заполнив мое сознание. Я тихо зашипела, когда солнце резануло по ногам, широкой полосой вырываясь из открытой нараспашку гостиной. Но сейчас эта боль значила слишком мало, существовала другая, приносящая адское мучение, выворачивающая наизнанку, разбивающая на осколки и собирающая вновь. Голод.
Витиеватая лента вела прямиком на кухню, из которой доносился звон посуды и шорох кипящего масла. Я видела только слепящий свет, полностью поглотивший маленькое помещение, порой его на пару секунд скрывал черный силуэт матери, которая быстро перемещалась от стола к плите. У самого входа стоял высокий холодильник, создающий узкую, но длинную тень. Мне пришлось остановиться, оперевшись на холодную гладкую поверхность.
— Мила, ты зачем встала? — Я слышала ее голос, но с трудом могла различить мамину фигуру из-за яркого солнца, обжигающего мою сетчатку каждый раз, когда мой взгляд пытался что-то разглядеть. — Раз уж ты здесь, принеси бинт. Он в шкафчике у телевизора.
Мне не удавалось уловить смысл в ее словах, все путала жажда. Красная дорожка здесь сплеталась в тугой клубок, пульсируя и поднимаясь к потолку. Я задыхалась, стараясь вдохнуть как можно глубже, но запах не утолял голод, только усиливая его. Он туманил разум, словно крепкое спиртное — мир раскачивался, кружился, контроль покидал мое тело. Я была лишь сторонней наблюдательницей — бесполезной куклой.
— Мил, ты меня слышишь? Я палец порезала, никак не могу остановить кровотечение.
Только сейчас мне удалось распутать сложное плетение красной ленты следа — он шел от мамы. Кровь медленно стекала по ее кисти, крупными каплями падая в раковину, тут же смываемая сильным потоком воды. Это завораживало. Темные бусины, окрашивающие жидкость в светло-розовый, исчезающие бесследно.
— Мила, ты в порядке?
Нет, я не была в порядке. Я хотела ощутить эти капли на своем языке, узнать, каково это, когда они медленно скатываются по гортани, наполняя тебя силой. Я практически могла чувствовать их вкус. Всего один глоток.
— Да что с тобой? — Мама направилась в мою сторону, но мне удалось найти в себе силы, чтобы отшатнуться. Я не желала этого прикосновения.
Зверь внутри разочарованно взревел, вонзая когти в мое сердце, заставляя согнуть пополам от боли. Он знал, как заставить меня подчиняться.
— Милая? — встревоженный голос прозвучал так близко, что я заткнула уши, лишь бы не слышать эти звенящие нотки. Запах крови окружил меня, захватив в тесный кокон. Я чувствовала только его, я видела только его, я хотела только его.
Десны стали болеть, а кончики зубов начали упираться в язык, слегка прикусывая его. Это было невыносимо. Горло сдавило, не позволяя вдохнуть, словно кто-то сжимал мою шею все сильнее, пока я не начну хрипеть. Меня буквально парализовало — тело застыло в одной позе, превращаясь в не очень удачную статую.
Страх атаковал так неожиданно, что я не нашлась, что ему противопоставить. В тот момент мне казалось, что это навсегда, что это конец и дальше уже ничего не будет, что именно так выглядит смерть. Но мир не отпускал. Я слышала, как вокруг суетится мама, как телу медленно возвращается чувствительность.
— Я займусь ею, — холодный голос отца, — займись своим порезом. Вся кухня в крови.
В крови. Это подействовало на меня подобно электрическому разряду — я встрепенулась, наконец приподнимаясь с пола, совершенно не помня как упала. Отец помог мне устоять на ногах, практически силой утаскивая в другую комнату.
18.32
— Что с тобой случилось? — Мне совсем не нравился ужас в глазах отца, он смотрел на меня как на безобразного монстра, морщась и кривясь. Ему никогда не удавалось контролировать свои эмоции.
— От вида крови стало плохо, — прохрипела я, потому что горло до сих пор напоминало высушенную солнцем землю пустыни.
— Раньше у тебя такого не было.
— И что с того? — Я хотела просто закрыть эту тему, меня саму пугало произошедшее, и даже больше, чем его. То, что случилось на кухне, не укладывалось в моей голове. Все казалось дурным сном, лишенным всякого смысла.
— Может вызвать врача? — Это было так забавно, когда он пытался играть в заботливого папочку, хотя дальше родительских фраз обычно дело не заходило — все всегда делала мама.
— И что ты ему скажешь?
— Ну, тебе же плохо. — Он было протянул ко мне руку, но тут же отдернул ее, словно что-то уловив в моих глазах.
— Мама уже звонила, они считают, что это нормально. — Другой прочел бы в этой фразе мольбу о помощи, но не отец. Он только кивнул и вышел из комнаты, бросив на прощание на меня взволнованный взгляд.
Я повалилась на кровать, прикрывая глаза ладонью. Хотелось расплакаться, но мне не удавалось выдавить из себя и слезинки, и это лишь добавляло головную боль. Наверное, вернулась температура. Жар. Лихорадка. Я бредила. Как еще можно было объяснить мой внезапный голод? Мне только мерещился тот кровавый след в воздухе. Но я до сих пор чувствовала сладкий аромат, и как пульсируют в предвкушении десна.
В гостиной мама и отец о чем-то спорили, но мне не хотелось даже вникать в эти бессвязные отрывки. Речь шла обо мне. И пусть.
18.47
Что-то прохладное коснулось моей кожи, и я вздрогнула от неожиданности.
— Лежи, я измеряю температуру, у тебя, наверное, жар. — Мама заботливо потрогала мой лоб, а потом нахмурилась. — Что-нибудь болит?
Я прислушалась к своим чувствам — ничего. Ровным счетом ничего. Ни холода, ни жара, ни боли, ни усталости, даже голова прояснилась. Но это не походило на исцеление, скорее на медленную смерть.
