Валерий Ковалёв - Рукопись из Тибета
Другой раз, уже при Советской власти, пьесу эту вновь ставили. Актёр, игравший оруженосца, очень волновался, и конечно, тоже брякнул: «Волохуев!»
— Кхы-кхы-кхы! — подавился дымом Котов. — Волохуев! Ну, бля, умора!
— Ага, так и брякнул, — доев мороженое, сказал я, утирая липкие пальцы о штаны. После чего продолжил.
— Ну, этому актеру и говорят, — режиссера расстреляли, труппу в лагеря. И при Сталине ещё ставили, тоже ничего хорошего не вышло. Сейчас вот молодой главреж пришёл, хочет ставить. Его отговаривают все, и за роль оруженосца никто не берется.
— Я согласен, — настаивает актер, и его оформляют на роль. Ведь самого Ильича играл, не шутка…
— А можно мне еще мороженое? — хитро покосился я на Котова, слушавшего открывши рот, к нижней губе которого приклеилась погасшая папироса.
— Конечно, — выплюнул он окурок. — Здорово излагаешь. И тут же выполнил мою просьбу.
— Ну, так вот, — стал сдирать я с батончика серебряную фольгу.
— Репетиции идут — все хорошо, прогоны — отлично. Город с трепетом ждёт премьеры. В ее день — аншлаг зал полон. Первый акт, второй — все как на иголках. Финальная сцена.
Выходит Оруженосец Волобуева с мечом. А публика — то местечковая, своя, все легенды знает. Короче, мертвая тишина.
Оруженосец собирается с мыслями… сам трепещет… и, отчетливо артикулируя, произносит «Волобуев!..
В зале пятиминутная овация! Зал встает!! На сцену летят цветы!!!
Актер пафосно наслаждается своим триумфом, воздев вверх руки и кланяясь. А потом расслабляется (овация стихает), подмигивает главному персонажу и к куполу взлетает «Волобуев! Вот ваш хуй!!».
Заведующий, отвалившись на изгиб скамейки, начал оглушительно ржать, с асфальта вспорхнула стая голубей, а девушка у тележки закричала «мальчик прекрати выражаться!»
— Ну, ты даешь! — утер Котов выступившие на глазах слезы. — Откуда такой взял? Впервые слышу.
— Так у меня ж одаренность, — метнул я в урну палочку от честно заработанного эскимо, и мы опять засмеялись.
— Забавный анекдот, надо будет рассказать на педсовете в районо[37], - сказал заведующий, после чего взглянул на наручные часы и встал со скамейки. — Поехали.
По дороге я рассматривал красивый город в зелени и цветах, думая, что Котов в общем — то неплохой мужик, хотя и чиновник.
Не ворует, как многие такие же в будущей России, и по мере сил воспитывает новых ударников труда, свято веря в коммунистические идеи.
Потом были экзамены за истекший год, которые Волобуев успешно сдал, а спустя три дня пятикласснику выписали вещевой аттестат, и я собрал подаренный интернатом фибровый чемоданчик. Несколько пар хлопчатобумажных носков, новых маек с трусами, а также другую хурду[38], полагающуюся сиротам, уходящим в большую жизнь пролетарского государства.
Когда простившись с педагогами, давшими выпускнику обязательное напутствие, я пожимал руки своим приятелям, к нам подошла Таня (она здорово похорошела) и отозвала меня в сторону.
— Слушай, Никита, а давай снова дружить и переписываться, — хитро блестя глазами, сказала она, сунув мне в руку краснобокую мельбу[39].
— А как же Сашка Петровский? — понюхал я душистое яблоко.
— Фи, — сморщила носик Таня, взмахнув пушистыми ресницами — У него только бабушка-революционерка. А у тебя такой папа!
— Вот она, настоящая дочь Евы, — подбросил я в руке библейский плод, совративший первого человека.
Но в ответ сказал, — хорошо. Я подумаю.
Чуть позже мы с заведующим спустились вниз по гулкому маршу лестницы во двор, где на плацу у клумбы уже стояла черная «Волга» с серебристым оленем на капоте, а рядом скучал водитель, в белой рубашке при галстуке.
— Ну, прощай Никита, не забывай нас, — протянул мне ладонь Котов, и я шлепнул в нее свою. С чувством легкой грусти.
Когда сел в машину с тихо урчащим мотором, оглянулся назад.
В окнах второго этажа корпуса, за стеклами, белели лица ребят.
Потом автомобиль тронулся, они превратились в пятна, и мы выехали со двора в город. К новой жизни.
— Бывайте кореша, — сентиментально всхлипнул внутри моряк.
Остальные части души молчали. Наверное, тоже переживали.
Глава 5. В номенклатурной среде
Шел четвертый год, как я жил с вновь обретенными родителями.
Страной правил очередной Генсек Леонид Ильич Брежнев, она под его чутким руководством шла семимильными шагами к коммунизму, пела, бухала и штурмовала Космос.
По утрам в семье Волобуевых горничной подавался обильный завтрак: кофе со сливками, черная икра, буженина и горячие тосты. После него, чмокнув жену в щечку, Вилен Петрович уезжал на своей черной «Волге» в обком. «Руководить и направлять» в областном масштабе.
Мы, с Элеонорой Павловной, благоухающей парфумом, уезжали чуть позже. На второй, бежевой. Принадлежавшей семейству.
Нора, так звал я про себя приемную мамашу, водила автомобиль лично и завозила меня в школу, а сама отправлялась в свой трест[40], организовывать общепит жителей и гостей Крыма.
Школа, в которой я продолжил образование, была старейшей в городе, но самой обычной. Отпрысков элиты тогда еще обучали с детьми пролетариата.
Но расслоение уже чувствовалось. Первые старались держаться вместе, порой демонстрируя превосходство и положение в обществе, а вторые относились к нам с некоторым отчуждением. Что, впрочем, не мешало общению и учебе.
Особо близко я не сходился ни с кем, поскольку одноклассники были дети, Никита же только внешне, и имел другие интересы.
А поэтому, реализовывал свой план. Неустанно и целенаправленно.
Достаточно легко усваивая по известным причинам учебные дисциплины, я активно занялся изучением французского, который когда — то неплохо знал по учебе в ВКШ, но потом, не имея практики, почти забыл. Хотя и понимал многие фразы.
Наша «француженка» Елизавета Генриховна, в свое время работавшая переводчицей в торгпредстве, весьма обрадовалась прилежному ученику, и Никита вскоре стал «парлеть»[41] как в доброе старое время.
Кроме того я занялся дайвингом[42], основами которого владел со времен службы в подплаве, записавшись в городской кружок Юных водолазов.
Там я сначала плавал и нырял с другими «ихтиандрами» в бассейне, а потом в море, которое плескалось в сотне метрах от охотничьего домика Волобуевых на мысе Сарыч.
Для этих целей всемогущий «папа» организовал сыну акваланг с ластами, которые притаранил в особняк командир Севастопольского учебного отряда — его приятель. На каникулах, встав с восходом солнца, я брал снаряжение с собой, облачался у кромки шипевшего прибоя, после чего, зайдя по пояс воду, нырял в глубину. Пуская пузыри и каждый раз восхищаясь аквамиром[43].
