Стивен Кинг - Зеленая Миля
Когда я зашел в его кабинет, он начал подниматься, и я помахал ему рукой, чтобы не вставал. Я сел за стол напротив и начал с вопроса о его жене… но совсем не так, как принято у вас. Я спросил: «Ну как там твоя красотка?» Словно Мелинде всего лет семнадцать, а не шестьдесят два или три. Мой интерес был искренним: такую женщину я бы и сам мог полюбить и жениться на ней, если бы наши жизненные пути пересеклись, но еще мне хотелось хоть немного отвлечь его от основных дел.
Он глубоко вздохнул.
— Не очень, Пол. Даже совсем не хорошо.
— Опять головные боли?
— На этой неделе всего раз, но было очень плохо, позавчера она пролежала пластом почти весь день. А теперь еще эта слабость в правой руке… — Он поднял свою, всю в веснушках, правую руку. Мы оба видели, как она дрожит над бумагой, потом опустил ее опять. Я уверен, что он все отдал бы за то, чтобы не говорить этого, а я — все за то, чтобы не слышать. Головные боли у Мелинды начались весной, и все лето врач уверял ее, что это «мигрени на нервной почве», вызванные стрессом из-за ожидаемого ухода Хэла на пенсию. Но на самом деле никто из них не «ожидал» ухода на пенсию, а моя собственная жена сказала, что мигрень — болезнь не пожилых, а молодых, и к тому времени, когда страдающие мигренью достигают возраста Мелинды, им становится не хуже, а лучше. А эта слабость в руке? По-моему, это совсем не похоже на нервный стресс, это похоже на проклятый инсульт.
— Доктор Хавестром хочет, чтобы она легла в больницу в Индианоле, — сказал Мурс. — Сделала анализы. Рентген головы и Бог знает, что еще. Она боится до смерти. — Он помолчал, а потом добавил: — По правде говоря, я и сам ужасно боюсь.
— Да, но вот увидишь, она справится, — успокоил я. — Лучше не откладывать. Если вдруг они что-то увидят на рентгене, то может оказаться, что это излечимо.
— Да, — согласился он, и тут всего один раз за эти минуты разговора, насколько я помню, наши взгляды встретились. И мы все поняли без слов, со всей беспощадностью. Да, скорее всего инсульт. А может быть, рак — опухоль мозга, и если это так, то шансы на то, что врачи в Индианоле смогут что-то сделать, практически равны нулю. Это ведь был тридцать второй год, не забывайте, когда лекарством даже от такой более-менее простой «мочевой» инфекции были либо сера и вонь, либо страдание и ожидание.
— Спасибо за сочувствие, Пол. А теперь давай поговорим о Перси Уэтморе.
Я застонал и закрыл глаза.
— Сегодня утром мне позвонили из столицы штата, — прямо сказал начальник тюрьмы. — Звонок был очень сердитый, можешь себе представить. Пол, губернатор так сильно женат, что его здесь почти нет, ты меня понимаешь. А у его жены есть брат, у которого единственный ребенок. И этот ребенок — Перси Уэтмор. Перси вчера звонил папаше, а папаша Перси позвонил тетушке. Нужно прослеживать цепочку дальше?
— Нет, — вздохнул я. — Перси настучал. Точь-в-точь классный маменькин сынок, наябедничавший учительнице, что видел, как Джек и Джилл целовались в раздевалке.
— Да, — согласился Мурс, — примерно так.
— Ты знаешь, что произошло между Перси и Делакруа, когда Делакруа только поступил? — спросил я. — Перси с его чертовой резиновой дубинкой?
— Да, но…
— И ты знаешь, как он проводит ею иногда по прутьям решетки, просто так, для смеха. Он подлый, он тупой, и я не знаю, сколько еще смогу его выносить. Это правда.
Мы знали друг друга пять лет. А это много для людей, успешно работающих вместе, особенно если часть их работы — торговля жизнью и смертью. Я просто хочу сказать: он понял, что я имел в виду. Нет, я не уйду, во всяком случае теперь, когда вокруг тюремных стен ходит Депрессия, как опасный преступник, которого нельзя посадить за решетку. Люди получше меня оказывались выброшенными на улицу или ездили на подножках зайцами. Мне повезло, и я знал это: дети подросли и залог — двухсотфунтовый кусок мрамора — свалился с моих плеч в последние два года. Но человеку нужно еще питаться, да и жену кормить. Кроме того, мы привыкли посылать дочери и зятю двадцать долларов, когда могли (а иногда когда и не могли, если письма Джейн становились особенно отчаянными). Зять был безработный учитель, и если уже это не говорит об отчаянии тех дней, то значит это слово не имеет смысла. Так что нет, нельзя бросить стабильно оплачиваемую работу, такую, как моя… так вот хладнокровно взять и уйти. Но у меня уже не хватало хладнокровия в ту осень. Температура на улице была высока не по сезону, а подкравшаяся изнутри инфекция подняла ее еще выше. Когда же человек в таком состоянии, то его кулак может взлететь порой и помимо воли. А если хоть раз треснуть такого типа со связями, как Перси, то уже не остановишься, потому что назад дороги нет.
— Сдержись, — тихо произнес Мурс. — Я тебя вызвал, чтобы это сказать. Я знаю из достоверных источников — от человека, звонившего мне сегодня утром, — что Перси подал заявление на работу в Бриар, и его заявление будет принято.
— Бриар, — повторил я. Бриар Ридж — одна из двух больниц штата. — Чем этот щенок занимается? Гастролирует по госучреждениям?
— Там административная работа. Лучше оплачивается и нужно иметь дело с бумагами, а не с больничными койками в жаркий день. — Он криво улыбнулся.
— Знаешь, Пол, ты мог бы уже избавиться от него, если бы не пустил в аппаратную вместе с Ван Хэем, когда Вождь ушел.
Сначала то, что он говорил, мне показалось очень интересным, и я не мог понять, к чему он клонит. А может, не хотел понимать.
— Куда я еще мог его поставить? — спросил я. — Господи, да он понятия не имеет, для чего вообще на блоке! А включить его в команду, осуществляющую казнь… — Я не закончил. Я не мог закончить. Цепь возможных проколов казалась мне бесконечной.
— И тем не менее, ты хорошо сделал бы, включив его в команду для Делакруа. Если хочешь, конечно, избавиться от него.
Я смотрел на него, открыв рот. В конце концов мне удалось его закрыть, и я обрел дар речи.
— Что ты говоришь? Он что, хочет проверить, как там рядом, где пахнет жареными мозгами?
Мурс пожал плечами. Его взгляд, такой мягкий, когда он говорил о жене, вдруг закаменел.
— Мозги Делакруа все равно поджарятся, будет в команде Уэтмор или нет, — произнес он. — Верно?
— Да, но он может все испортить. Правда, Хэл, он, практически обречен на то, чтобы испортить все дело. А перед тридцатью с лишним свидетелями-журналистами со всех концов Луизианы…
— Вы с Брутусом Ховеллом позаботитесь, чтобы он не испортил, — сказал Мурс. — А если все-таки испортит, то это пойдет в его досье и останется там надолго, даже когда его связи исчезнут. Понимаешь?
