Стивен Кинг - Армагеддон
— Две с половиной, — тупо сказал Ларри. Он готов был расплакаться.
— Ну, что у тебя осталось до следующего чека? Тысячи две?
— Примерно, — сказал Ларри, не в силах признаться Уэйну, что на самом деле у него осталось гораздо меньше: что-то около восьмисот долларов.
— Слушай меня внимательно, Ларри, потому что я не стану повторять. Здесь все только и ждут очередного праздника. В этом мире только две вещи постоянны: постоянный обман и постоянный праздник. Они слетаются, как птички, высматривающие жуков на спине у гиппопотама. Стряхни их с себя, и пусть идут своей дорогой. Ты скажешь им, чтобы они убирались. Ты сделаешь это. Потому что в тебе есть стержень. В тебе есть что-то такое… ты способен грызть жесть. Чего бы тебе не стоил успех, ты достигаешь его. У тебя будет скромная симпатичная карьера. Средненький поп, который через пять лет уже никто не вспомнит. Любители би-бопа будут собирать твои записи. Ты будешь делать деньги.
Ларри сжал кулаки. Ему хотелось ударить в это спокойное лицо. От слов Уэйна он чувствовал себя как кусок собачьего дерьма на обочине.
— Вернись и выдерни штепсель, — мягко сказал Уэйн. — А потом садись в свою машину и уезжай. Просто уезжай. Просто уезжай, парень. И побудь в сторонке, пока ты не будешь знать, что новый чек ждет тебя.
Ларри поднялся и, сделав над собой усилие, сказал спасибо. Слово вышло у него изо рта, как кирпич.
— Ты просто поедешь куда-нибудь и соберешься с мыслями. Тебе есть, о чем подумать: какой тебе нужен менеджер, какие гастроли, какой контракт после того, как «Карманный Спаситель» станет хитом. А он станет. В нем есть такой аккуратный, ненавязчивый ритм. Если дашь себе передышку, ты все это сообразишь. Такие, как ты, соображают неплохо.
Такие, как ты…
Кто-то постучал пальцем по стеклу.
Ларри дернулся. Оказывается, он не просто дремал, он уснул. Ему снилась Калифорния. Но вокруг него был серый нью-йоркский денек.
Он осторожно повернул голову и увидел свою мать. Мгновение они просто смотрели друг на друга, и Ларри почувствовал себя голым, словно он был животным, которого разглядывают в зоопарке. Он опустил стекло.
— Мама?
— Я так и знала, что это ты, — произнесла она странно бесстрастным тоном. — Выходи-ка оттуда и покажись мне в полный рост.
Обе ноги его онемели. Тысячи иголок вонзились в его ступни, когда он открыл дверь и вылез из машины. Он никогда не думал, что их встреча пройдет именно так, что он окажется таким неподготовленным и уязвимым. Он почувствовал себя как часовой, уснувший на посту и внезапно приведенный в чувство.
Ему стало не по себе. Когда ему было десять лет, она будила его субботними утрами, постучав одним пальцем по закрытой двери спальни. И точно так же она разбудила его четырнадцать лет спустя.
И вот он стоял перед ней, а иголки продолжали вонзаться в ступни, заставляя его переступать с ноги на ногу. Он вспомнил, что когда он так делал, она всегда спрашивала, не надо ли ему в туалет, и немедленно застыл на месте.
— Привет, ма, — сказал он.
Она посмотрела на него молча, и ужас неожиданно опустился на его сердце, как зловещая птица на старое гнездо. Ужас, что она может отвернуться от него, отвергнуть его, показать ему свою спину в дешевом пальто и просто-напросто уйти за угол в метро, оставив его в одиночестве.
— Привет, Ларри, — сказала она и, поманив его за собой, пошла вверх по лестнице.
— Ма?
Она обернулась к нему, стоя между исчезнувшими каменными собаками, и он обнял ее. В первое мгновение страх слегка исказил черты ее лица, словно она ожидала не объятий, а ударов. Потом выражение страха исчезло, и она ответила на его объятия. На мгновение ему показалось, что сейчас он заплачет, и уж во всяком случае, он был уверен, что она-то заплачет точно. Это был Трогательный Момент. Поверх ее склонившегося плеча ему была видна дохлая кошка, наполовину вывалившаяся из мусорного контейнера. Когда она высвободилась из объятий, глаза ее были сухими.
— Пошли, я приготовлю тебе завтрак. Ты ехал на машине всю ночь?
— Да, — ответил он, и голос его слегка дрожал от избытка чувств.
— Ну что ж, пошли. Не забудь вытереть ноги. Если ты наследишь, мистер Фримен просто убьет меня.
Он прошел за ней мимо уничтоженных каменных собак и немного настороженно посмотрел на то место, где они стояли, просто чтобы убедиться в том, что они действительно исчезли, что его рост не стал меньше на два фута и что десятилетие восьмидесятых не вернулось обратно в область будущего. Она распахнула двери, и они вошли.
После завтрака он стал стряхивать пепел в кофейную чашку, но она выхватила ее и поставила перед ним пепельницу. Чашка была полна гущей, и в нее вполне можно было стряхивать пепел. Пепельница была чистой, без единого пятнышка, и он стряхнул в нее пепел с некоторым угрызением совести. Его мать умела расставлять по всему пути небольшие капканы, так что скоро лодыжки начинали кровоточить, а ум заходил за разум.
— Итак, ты вернулся, — сказала Элис. — Что привело тебя сюда?
— Я скучал по тебе, ма.
Она фыркнула.
— Так вот почему ты писал мне так часто?
— Я не очень-то большой мастер по части писем.
— Но ты по-прежнему внимателен к своей матери. Этого у тебя не отнять.
— Извини, — сказал он. — Как тебе жилось, ма?
— Не так плохо. Спина побаливает, но у меня есть лекарства. Я справлюсь.
— А выглядишь ты по-прежнему, как девушка, — сказал он с оттенком своей прежней добродушной лести. Ей всегда это нравилось, но сейчас лишь тень улыбки тронула ее губы. — Новые мужчины в твоей жизни?
— Несколько, — сказала она. — Ну, а как насчет тебя?
— Нет, — сказал он серьезно. — Никаких новых мужчин. Девушки — да, но никаких новых мужчин.
Он надеялся рассмешить ее, но опять вызвал лишь призрачную улыбку. Мое появление беспокоит ее, — подумал он. Она не знает, зачем я здесь. Не для того она ждала меня три года, чтобы я наконец появился. Ей хотелось бы, чтобы я оставался пропавшим без вести.
— Видишься с кем-нибудь постоянно?
— Живу в свое удовольствие.
— Ты всегда так и поступал. Во всяком случае, ты ни разу не пришел домой сказать мне, что поставил какую-нибудь симпатичную девушку-католичку в интересное положение. В этом тебе надо отдать должное. Ты либо был очень осторожен, либо тебе везло, либо ты был очень вежлив.
Он попытался сохранить бесстрастное лицо. В первый раз за всю жизнь она заговорила с ним о сексе.
— Так или иначе, рано или поздно тебе придется это сделать, — сказала Элис. — Говорят, что холостяки живут прекрасно. Это не так. Ты просто становишься старым и безобразным, полным песка, как мистер Фримен.
