Данил Корецкий - По понятиям Лютого
Стало совсем светло. Товар разложен, продавцы во всеоружии, постукивают ногой об ногу, пускают струйки пара из воротников, поглядывают бойко. Торговля началась, людей прибывает. Плотнее всего толпа у шмоточников, в той части рынка, что осталась за спиной. Но и здесь, на развалах, народ присутствует. Бернштейн замечает несколько знакомых лиц, как же без них… По воскресеньям «коляши» частенько прогуливаются по Уделке, вынюхивают, высматривают. Ругают, что Уделка вымерла, высохла, выскоблена дочиста, но все равно идут. Традиция…
Ага, Сухомлинов, это и в самом деле Сухомлинов. Здрасьте, Петр Лукич… Седобородого того, с медью, не трожьте, пожалуйста, он мой. Благодарю. (И Сухомлинов не посягнет на его трофей, можно не сомневаться.)
Левин, букинист. Добрейший, тишайший и мудрейший Яша Левин. Доброе утро, Яша!
Боря Разумовский, стекло, фарфор…
Тихон Николаевич, Тиша. Живопись, русский авангард. Героический человек!
Шура Памфилов по кличке Памфлет. Иконы, церковная утварь… Не брезгует даже паленой «рыжухой». Ничтожество.
Арсений Карповский-Бусько. Легенда Уделки. Кандидат истории, нумизмат, алкоголик в последней стадии разложения. Неделю назад покупал, сегодня продает.
А вот и Охотников собственной персоной. Запыхался, раскраснелся, пар во все стороны. Проспали, Игорь Петрович? Бывает, бывает.
В привычной обойме отсутствует только Граф, его сиятельство Феликс Георгиевич Юздовский. Но час еще ранний, они в это время обычно еще почивают. Любят поспать, знаете ли…
Коллеги-коллекционеры. Аристократы духа, сутенеры искусства, святые и подлюги. Друг друга зовут ласково – «коляши», с ударением на второй слог. Не путать с «корешами». Конечно, многие из них ходят под уголовными статьями, но сами себя уголовниками не считают.
– …Арсений Мефодьевич, помилуйте, вы же не форточник и не барыга! Вы интеллигентный человек! Зачем же вы мне на голубом глазу толкаете это фуфло?
– Увольте, Петр Лукич! Это не фуфло, это наиподлиннейший екатерининский полуполтинник! Честью клянусь!
– Клянитесь чем угодно, Арсений Мефодьевич, но это грубый новодел! Ручное литье! Гуртовка напильником! И откуда, позвольте узнать, в нем целых восемьдесят четыре грамма весу, Арсений Мефодьевич? Да он еще при чеканке в тысяча семьсот двадцать шестом году должен был весить восемьдесят один грамм! Или за это время ваш пятак потолстел? Стыдно, Арсений Мефодьевич, стыдно!
…«Корешок»-уголовник – существо с неполным средним образованием, грубый примитив, практикующий физическое насилие как одно из средств достижения своих целей. «Коляши», они же коллекционеры – люди образованные, свои лучшие порывы посвятившие собиранию искусства. И не просто посвятившие, а порой жертвующие ради него свободой и даже жизнью – поскольку фарцовщик вполне может попасть под расстрельную статью. Косой, Червончик, Дим Димыч… Какие были люди, мир их праху!
«Коляша» «коляше» разнь. Они ранжируются по горизонтали, т. е. по специализации, и по вертикали, т. е. по значимости. Горизонталь бесконечна. Горизонталь размыта. Концы теряются в дымке. К традиционным собирателям живописи, предметов искусства, оружия, нумизматам и филателистам в последнее время добавились собиратели спичечных, сырных и пивных этикеток, флаконов от духов, театральных программок, пуговиц, билетов на транспорт, оберток от мороженого… И так далее, и так далее. Вертикаль очерчена куда более четко. Есть серьезные коллекционеры, есть «юнкера», ограниченные в опыте и возможностях, но стремящиеся в высшую лигу, и есть скучающие обыватели, которые следуют модным веяниям – книги, бабочки, куклы, что угодно.
Ах, да, есть еще так называемые инвесторы: сегодня вкладывают деньги, чтобы они возросли в цене. Но это не коллекционеры, это машины по обороту дензнаков. В них нет страсти, только расчет. Их вообще оставляем за скобками.
Бернштейн, например, относится к категории серьезных коллекционеров. Заметьте, не сам себя относит, а – относится. Коллегами, экспертами, обществом. Собиратели икон – они по умолчанию элита: здесь нужен сверхсолидный багаж знаний, чтобы как-то плавать в этой области и не потонуть. В Ленинграде ему нет равных по знаниям, по опыту да и по собранию. В Москве… Ну, Москва, это другое дело. В Москве другие реалии. Там есть тот же Купревич, который толком не знает, чем новгородская школа отличается от строгановской, но при этом в загашниках у него счет идет не на десятки – на сотни и сотни!
Хотя оставим Купревича, леший с ним.
О хорошем. Взять Петра Лукича Сухомлинова – вот вам крепкий «юнкер». Умен, целеустремлен, цепок… Разыскал и урвал полгода назад в каком-то захолустном Руденске константиновский рубль в превосходном состоянии, практически нецелованный. И все-таки – «юнкер». Что-то щенячье в нем еще проскальзывает. Бахвальство, да… Но лет через пяток, если все будет идти как идет, образуется из Петра Лукича видный спец высшей категории.
А Юздовский? Пижон! Ох, Феликсушка, садовая головушка. Молодой человек находится, скажем так, в плену иллюзий, ведет расслабленное богемное существование. Среди «коляшей» он практически ноль, но замах – на миллион рублей. Итальянские сорочки, маникюр-педикюр, фанфары, вуаля! Мещанская какая-то страстишка к внешним эффектам. Мечется. Швыряется. От живописи – к японской пластике, от пластики – к мейсенскому фарфору, да все по верхам, как «блинчик» по воде. Сейчас вот перстень этот ему втемяшился. Фамильная, извольте, драгоценность. На кой? Ну на кой, скажите?! Одни проблемы от него…
При мысли о перстне у Александра Исааковича даже испортилось настроение. На днях поступили плохие новости о Козыре. Очень плохие, дальше некуда. Вот не хотел он ввязываться в это дело, как чувствовал… И что будет дальше?
Он окинул равнодушным взглядом старую деревенскую утварь – горшки, лампы, медные тазы, прялки, маслобойки – разложенные на клеенке у ног молодого человека в модном пальто.
– «Доски» есть? – спросил без всяких экивоков. Прикидываться дурачком почему-то надоело.
Услышав профессиональный сленг, продавец встрепенулся.
– А какие нужны?
– Любые.
– Есть старообрядческие, Тюмень, конец девятнадцатого… – вполголоса начал перечислять продавец.
Бернштейн махнул рукой и пошел дальше. Обычная перепродажа, скидывают ненужный балласт, ему это неинтересно.
Побродив еще минут десять, Александр Исаакович понял, что азарт пропал, фитилек потух, прогулка по Уделке потеряла свою прелесть. Решил вернуться к седобородому, закончить начатое дело.
