Наставники Лавкрафта (сборник) - Джеймс Монтегю Родс
– Джентльмены, – произнес тот, кто держал в руках ключи и свечу, – я полагаю, все в порядке. Вы готовы, мистер Россер?
Один из молодых людей отделился от группы и поклонился с улыбкой.
– А вы, мистер Гроссмит?
Гигант изобразил на лице гримасу, которую едва ли можно было принять за улыбку, и наклонил голову.
– Будьте любезны, джентльмены, снять верхнее платье.
Довольно быстро в коридор перекочевали шляпы, сюртуки, за ними жилеты и галстуки. Человек со свечой кивнул головой, четвертый спутник – тот, который уговаривал Гроссмита выйти из экипажа, – достал из кармана пальто пару длинных, смертоносного вида ковбойских ножей и вытащил их из кожаных ножен.
– Они совершенно одинаковы, – произнес он, вручая по ножу каждому из противников: теперь любой наблюдатель, даже совершенно лишенный проницательности, легко мог сделать бесспорный вывод о цели данного мероприятия.
Предстояла дуэль – не на жизнь, а на смерть.
Каждый из ее участников взял нож, внимательно осмотрел его при свете огарка свечи, испробовал надежность лезвия и рукоятки о собственное согнутое колено. После этого секунданты обыскали дуэлянтов, причем каждого обыскивал секундант противника.
– Если вы ничего не имеете против, мистер Гроссмит, – произнес человек, державший свечу, – соблаговолите встать в тот угол.
И он указал на угол комнаты, наиболее удаленный от двери. Перед тем как Гроссмит переместился в отведенный ему угол, секундант простился с ним. Их рукопожатие едва ли можно было назвать сердечным.
Угол, ближний к двери, занял мистер Россер. Его секундант, посовещавшись о чем-то с ним шепотом, оставил его и присоединился к секунданту противника, стоявшему у двери. В этот момент свеча внезапно погасла, и все растворилось во мраке. Отчего погасла свеча? Вероятнее всего, причиной тому стал сквозняк из открытой двери, но, как бы там ни было, эффект получился потрясающий!
– Джентльмены… – раздался голос в темноте. Странно, но в изменившихся обстоятельствах и он звучал совершенно по-другому – так незнакомо. – Джентльмены, вы не должны двигаться до тех пор, пока не услышите, как захлопнется внешняя дверь.
Послышался звук шагов, закрылась внутренняя дверь… Наконец хлопнула и дверь на улицу – это действие сопровождалось таким ударом, что от него содрогнулось все здание.
Некоторое время спустя припозднившийся путник – мальчишка с одной из окрестных ферм – повстречал экипаж, бешено несущийся ему навстречу в сторону Маршалла. Он сказал, что на переднем сиденье располагались двое, а сзади, выпрямившись во весь рост, стоял третий, вцепившийся в плечи седоков. Мальчишке показалось, что они тщетно пытаются освободиться от его рук. Этот третий, в отличие от остальных, был одет во все белое и – в этом мальчишка был уверен – вскочил в экипаж, когда тот проезжал мимо лома с привидениями. Поскольку паренек этот был известен в округе своим опытом в области сверхъестественных явлений, то его слова возымели весомость экспертного заключения. История эта (вкупе с последовавшими на другой день событиями) вскоре появилась на страницах местной газеты «Вперед» – разумеется, с комментариями и в несколько приукрашенном виде. Содержалось там и примечание, что упомянутым в ней джентльменам предоставляется право использовать страницы газеты для изложения собственной версии ночного приключения. Никто, однако, привилегией этой воспользоваться не поспешил.
Предыстория, повлекшая упомянутую «дуэль в темноте», была весьма незамысловата. Однажды вечером трое горожан отдыхали, расположившись в отдаленном углу веранды местной гостиницы. Они курили и оживленно беседовали. О чем? О том, что может возбудить настоящий интерес у трех молодых образованных провинциалов-южан. Их звали Кинг, Санчер и Россер.
Неподалеку от них, вполне в пределах слышимости, находился четвертый мужчина, который не принимал участия в разговоре. Они не были с ним знакомы и знали только то, что он прибыл вечерним дилижансом и в книге для приезжих записался как Роберт Гроссмит. Никто не видел, чтобы он разговаривал с кем-то, кроме портье. Судя по всему, особое пристрастие незнакомец испытывал лишь к собственной компании, и это позволило репортеру все той же местной газеты заключить, что приезжий был «чрезвычайно привержен дурному обществу». Правда, справедливости ради следует сказать и в защиту незнакомца: едва ли репортер, отличавшийся слишком общительным характером, может объективно судить о человеке, который наделен противоположным свойством, – тем более что незнакомец явно задел его, отказавшись дать интервью.
– Я ненавижу любое уродство в женщине, – говорил Кинг. – И для меня неважно, от природы оно или приобретенное. Более того, я полагаю, что любому физическому недостатку сопутствует, в свою очередь, какой-либо умственный и моральный изъян.
– Из этого следует, – с мрачной серьезностью констатировал Россер, – что некая леди, аморально щеголяющая отсутствием носа, могла бы без труда убедиться, что стать госпожой Кинг – несбыточная для нее затея.
– Конечно, вы можете шутить на эту тему, сколько вам заблагорассудится, – последовал ответ. – Но если серьезно, однажды я расстался с очаровательной девушкой только потому, что узнал, причем совершенно случайно, что у нее был ампутирован палец на ноге. Да, я поступил жестоко, не спорю, но, если бы я женился на ней, то и сам был бы несчастлив, и сделал бы несчастной ее.
– Ну что же, – с легкой усмешкой произнес Санчер, – выйдя замуж за джентльмена более либеральных взглядов, она отделалась всего лишь перерезанным горлом.
– Ага! Так вы догадались, кого я имел в виду? Да, позднее она вышла замуж за Ментона. Я не знаю, насколько либерален он был в этом вопросе, но не думаю, будто Ментон перерезал супруге горло, обнаружив однажды, что она лишена этого чудесного украшения женщины – среднего пальца правой ступни.
– Эй! Посмотрите-ка на того типа, – внезапно понизив голос, произнес Россер и глазами указал на незнакомца.
Без сомнения, неизвестный жадно прислушивался к разговору.
– Черт побери, какой нахал! – пробормотал Кинг. – Что же нам делать?
– Нет ничего проще, – поднимаясь со своего места, ответил Россер. – Сэр, – продолжал он, обращаясь теперь уже к незнакомцу. – Я полагаю, будет лучше, если вы перенесете свой стул на противоположный конец веранды. Судя по всему, общество джентльменов – непривычная для вас компания.
Неизвестный вскочил на ноги и двинулся ему навстречу со сжатыми кулаками; лицо его побледнело от гнева. Все встали. Санчер сделал шаг вперед и оказался между противниками.
– Вы поступили опрометчиво и несправедливо, – сказал он, обращаясь к Россеру. – Этот джентльмен не сделал ничего, чем бы мог заслужить такую отповедь.
Однако Россер не взял свои слова обратно. В таком случае, по местным традициям и обычаю времени, ссора могла иметь только один исход.
– Я требую удовлетворения, – сказал незнакомец, немного успокоившись. – Я здесь совсем никого не знаю. Может быть, вы, сэр, – обращаясь к Санчеру, продолжал он, – любезно согласитесь быть моим секундантом?
Санчер принял предложение, но, надо сказать, весьма неохотно, поскольку ни внешность, ни манеры этого человека ему не нравились. Кинг, который в течение всей этой сцены не спускал глаз с лица незнакомца, не проронил ни слова, но кивком головы подтвердил готовность действовать от имени Россера. Дуэль была назначена на следующий вечер, и с этим главные участники инцидента удалились. Секунданты остались, чтобы договориться об условиях поединка. Впрочем, нам они уже известны: дуэль должна была состояться на ножах в темной комнате. Поединки такого рода некогда были вполне обычным делом на юго-западе нашей страны, и, похоже, обычай этот до конца еще не умер. Нетрудно заметить звериную жестокость местного кодекса чести, допускавшего подобные схватки.
Летним погожим днем старый дом Ментона ничем внешне не напоминал здание, в котором обитают привидения. Дом крепко стоял на земле, и весь облик его был земным. Солнечные лучи ласкали его горячо и нежно – видимо, и не подозревая о дурной репутации здания. Трава, зеленевшая на всем пространстве перед фасадом, казалось, росла не в беспорядке, но буйствовала в природном и радостном изобилии, а сорняки расцветали всеми цветами радуги. Причудливо изукрашенные игрой света и тени, наполненные птичьим гомоном, заброшенные тенистые деревья теперь уже не старались убежать, но благоговейно склоняли свои кроны под солнечными лучами. Даже лишенные стекол окна верхнего этажа приобрели теперь вид довольный и умиротворенный – вероятно, из-за света, наполнившего внутренние покои дома. На каменных стенах солнечные лучи резвились с живым и радостным трепетом, совершенно не совместимым с той серьезностью, которая, как известно, является неотъемлемым атрибутом сверхъестественного.