Скарлетт Томас - Наваждение Люмаса
— Не нравится мне здесь, — говорит Адам. — Давай лучше выйдем.
«Выходить некуда, — думаю я. — Больше некуда выходить».
Но все же иду за ним по загроможденной улице. Мы проходим мимо автосалона и галантерейной лавки. Мне хочется заплакать, но ничего не получается. Думаю, плача здесь вообще не бывает. Но зато откуда-то сверху на меня начинают падать капли дождя, и, когда я задираю голову, ночное небо кажется мокрым и каким-то глянцевым.
Мы доходим до зеленого берега реки. Яркая луна, кажется, касается всей без исключения поверхности черной воды и движется по высокой желтой траве, будто нежные пальцы. У самой воды стоят скамейки, и Адам садится на одну из них. Я сажусь на другую. Дерево не холодное. Как и все здесь, дерево скамейки, кажется, не наделено температурой. Крошечные капли дождя продолжают падать с неба, но не кажутся мокрыми.
— Эриел, — говорит Адам и берет меня за руку.
— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я.
— Я хотел узнать… — говорит он.
— Узнать что?
Он пожимает плечами:
— Просто узнать. Я не мог вернуться.
— Но… зачем тебе понадобилось меня искать?
— Я не мог не искать тебя. И к тому же я скучал по тебе.
Я медленно втягиваю в себя воздух. Потом вздыхаю:
— Я тоже скучала по тебе. Но…
— Что?
— Черт. Адам. Зачем?
Он пожимает плечами:
— Аполлон Сминфей сказал, что я тебе нужен.
— Но я бы нашла тебя потом, когда вышла бы отсюда! Я бы…
Адам отводит от меня взгляд и смотрит на реку. Где-то кричит сова.
— Вот дерьмо, — говорю я. — Значит, мы опоздали. Отныне ни в чем нет смысла. Нет смысла и…
— Не говори так, — перебивает меня Адам. — Пойдем со мной.
Он берет меня за руку, и мы встаем. Мы идем по тропе, мимо тысяч деревьев, которые протягивают ветви ввысь и, кажется, хотят дотянуться до небес. Лунный свет стробоскопом проливается на их листву, и крылья летучих мышей мерцают в кронах на фоне черного неба, будто куклы из театра теней. Вскоре мы выходим на поляну — круг густой и мягкой травы, окруженный деревьями. Мы выходим почти на середину, и Адам тут же прижимает меня к себе.
— Эриел, — говорит он. И целует меня.
Но что это? Этот поцелуй — миллион поцелуев. Этот поцелуй — каждый поцелуй. Наши губы прижимаются друг к другу с силой тысячи ураганов, а когда его язык касается моего, это похоже на самый нежный на свете электрический разряд — удар в миллион вольт, но в замедленной съемке, по электрону за раз, и каждый электрон — размером с солнце.
А в небе над нами — молния.
По земле принимается колотить дождь, но я его не чувствую.
Адам тянет меня вниз, на траву.
Закрыв глаза, я вижу, что вокруг нас повсюду бушуют ураганы, но я не чувствую ни ветерка. Одежды на мне нет. Я голая настолько, как будто бы на мне нет даже кожи. Напряженное тело Адама опускается на мое. И когда он входит в меня, меня будто выворачивают наизнанку и весь мир проникает в меня — и, значит, я вмещаю в себя все.
Потом мы оба лежим на земле и дрожим. Теперь я знаю все об Адаме, и он знает все обо мне.
— О… — говорит Адам.
— Да.
— О… Это, что же?..
— Нет.
— Ты ведь даже не знаешь, что я собирался спросить.
— Знаю. Ты собирался спросить, всегда ли секс бывает таким.
Он берет меня за руку:
— Ну, в общем, ты почти угадала.
— И ответ — нет.
— Но мы ведь никогда раньше этого не делали, — говорит он, и я вижу, как он улыбается в свете луны.
Я представляю себе ураганы вокруг усыпальницы св. Иуды. Но, может быть, он и прав.
Я кладу голову ему на плечо, и он обнимает меня одной рукой. Я чувствую себя такой маленькой и теплой, будто бы я — желудь, который он сжимает в ладони. Но в то же время мне кажется, словно это я держу его. Теперь он есть только здесь. И если я сделаю это, а потом вернусь обратно… Не думай, Эриел. Будь здесь, сейчас. Но если не будет тропосферы, я больше никогда не увижу Адама. Возможно, я вернусь и обнаружу, что даже не знаю, кто это такой. И может, я не стану по нему скучать, потому что не буду знать, что знала его.
Но если исчезнет только книга? Если я сделаю так, чтобы она так и не была написана?
Тогда, возможно, я все равно буду знакома с Адамом. Может быть, он все равно переехал бы в мой кабинет. Может, железнодорожный туннель все равно бы обвалился. Но не из-за Берлема. И может быть, я все равно стала бы аспиранткой. Может быть, Берлем, все равно делал бы доклад в Гринвиче — только на другую тему. Может, он говорил бы о Сэмюэле Батлере. На такой доклад я бы тоже пошла. И мы с ним все равно разговорились бы и все равно напились бы вместе, и все равно секса у нас не было бы, и все могло бы быть почти таким же.
В общем, все это кажется мне вполне возможным.
Но Адам все равно был бы мертв.
Возможно, однажды утром я бы проснулась после страшных снов про людей, которые преследуют меня, и в дверь постучали, и полицейский рассказал бы мне, что он только что скончался во сне. Трагическая загадка. Что за чушь! Никакой полицейский не пришел бы мне об этом рассказывать. Они бы сообщили его родственникам, а меня даже не пригласили бы на похороны, потому что никто ничего не знал бы о нашей связи. Возможно, я бы прочитала о его смерти в рассылке университетских новостей или в письме из тех, которые приходят с заголовком «Печальное известие».
Я села.
— Куда ты? — спросил Адам сонным голосом.
— Я должна… В общем, я отправляюсь в 1900-й год, — ответила я.
— Я с тобой.
— Ты уверен, что хочешь этого?
Адам тоже приподнялся и сел, мотая головой.
— Я никогда не переживал ничего более удивительного, чем то, что произошло у нас с тобой сейчас. Я тебя не оставлю. Никогда. — Он замялся. — До тех пор, пока тебе не придется возвращаться.
Я не знала, что сказать. До тех пор, пока мне не придется возвращаться. Я не пообедала. Кто знает, сколько времени у меня осталось? Здешним метрополитеном можно пользоваться, только если ты живой. Но разве теперь это важно — жива я или умерла? Может, и нет.
— Ну, как ты думаешь? Сначала постараемся перемахнуть в Америку, а уже оттуда в прошлое? — спросил Адам. — Или наоборот?
— Хм…
Мы шли, держась за руки, обратно к городу, и отражение луны в реке бежало наперегонки с нами и выигрывало. Трудно описать, что я чувствовала теперь, когда он шагал рядом. У меня было такое ощущение, как будто бы мы уже состарились вместе. И я уже сейчас знала, что и умрем мы тоже вместе.
Но ведь он уже умер.
— Педезис, — сказал он. — Как мы будем это делать?
— Думаю, придется двигаться взад и вперед вокруг света, чтобы переместиться во времени, — сказала я. — А до Массачусетса можно добраться и потом. Вообще, может быть, стоит для начала отыскать кого-нибудь из потомков Эбби Лэтроп и уже оттуда потихоньку прыгать дальше и дальше в прошлое. Я не очень хорошо понимаю, что произойдет, если мы промахнемся. Ну, прыгнем, например, лет на десять раньше, чем нужно, или что-нибудь вроде этого. Ведь вперед во времени здесь перемещаться нельзя — ну, то есть можно, но только в реальном времени. Поэтому, случись такое, мы застрянем в Массачусетсе на десять лет.
