Нелла Тихомир - Призрак гнева
Когда они остались лишь вдвоем, Бран подобрался к Улле, свернулся на соломе, будто пес у ног хозяина. Его трясло, но не от холода. Бока тяжело вздымались. Слезы капнули из глаз. Он вытер их рукой и поднял голову. Улла лежала в прежней позе: словно небольшой холмик на соломе. Он позвал ее, но она не отвечала. Он опять опустил голову на руки. Зубы выбивали дробь, а слезы жгли зажмуренные веки. Бран заслонил лицо ладонью, и тут же наступила темнота.
Когда он проснулся, было тихо и светло. Улла сидела чуть поодаль, рядом с ней была Коза. Держа в руках лепешку, Улла медленно откусывала кусок за куском.
— Кушай, кушай, хозяечка, — говорила Коза, растирая Улле ноги. — Ох, заледенела как, силы небесные. Рази можно, босая — да по снегу! Ну, ничо, щас отогреешься, легше станет.
Бран сел. Коза мельком, невнимательно посмотрела на него, и тут же отвернулась. Достала из котомки башмаки с меховым высоким голенищем, обула Улле на ноги, завязав сверху ремешками.
— Ну, вот, — промолвила рабыня, — так-то лучше. Чего босой по снегу бегать? Неровён час, заболеешь, ни к чему это тебе. Ух… и холодно же тут. Может, домой пойдем, а, хозяечка?
Улла молчала, не подымая глаз.
— Ладно, — Коза поправила на Улле меховой плащ, набросила полу ей на колени. — Видать, не сейчас. Што же, дело твое. Вот, попей-ка, — рабыня протянула девушке кувшин. Бран подобрался ближе. Коза опять покосилась на него.
— Замерз, поди? — спросила она. — Есть-то будешь?
Бран покачал головой. Он следил за Уллой, а та словно и не видела его. Кончив пить, отвела кувшин от губ, двигаясь медленно, будто засыпала. Взгляд был тусклым, отстраненным. Девушка словно окоченела изнутри.
— Улла, — Бран взял ее за руку. Ладонь казалась безвольной, как у тряпичной куклы. Брану почудилось: Улла не здесь, не с ним, она где-то далеко. Туда и кричи — не докричишься. Бран поцеловал ее неподвижную ладонь и прижал к глазам. Коза вздохнула.
— Ох, несчастье, — в полголоса промолвила она. — И што с ней приключилось, не пойму. Хозяин говорит, што она того, помешалась, значит, только мне сдается, што она в своем уме-то. Уж я сумасшедших видела, не спутаю. Не-ет, не сумасшедшая она, хозяечка наша… просто, видать, надоели мы ей все. Может, пошел бы домой, а, не докучал ей? Ведь не поможешь, а ей, неровен час, хуже сделается. Шел бы домой, отдохнул бы…
Бран не ответил, и рабыня смолкла. Он сидел напротив Уллы и смотрел в ее застывшее лицо. Держал ее за руку — но не ощущал в ней ни малейших чувств, словно бы и чувства ее застыли тоже. Словно Улла превратилась в ледяную глыбу. Словно, оставаясь живой, она умерла.
Брану стало страшно. Он прошептал, опять целуя девушке ладонь:
— Ты поправишься, обязательно поправишься, родная… это пройдет.
Она не шелохнулась, слова разбились о бесстрастное лицо. Бран не был уверен, что Улла слушает — но все равно продолжил говорить:
— Что бы ни случилось, я с тобой. Я буду с тобой. Никто тебя не обидит, никто, клянусь! Я тебя не оставлю, ма торан! Ни за что. Ты успокоишься, и все пройдет.
В ответ — одно молчание. Бран услыхал протяжный вздох Козы. Закрыв глаза, уткнулся лбом в Уллины колени, чтобы только не видеть ее окаменелое лицо — и этот взгляд, смотрящий внутрь себя.
Заскрипела дверь. Дуновение ветра. Шелест соломы. Голос Раннвейг рядом, тихий, неуверенный:
— Привет, Улла… Слышишь?
Тишина. Бран поднял голову, и Раннвейг потерянно сказала:
— Я ей платок принесла, — девочка присела рядом на солому. — Как она, а?
— Сама видишь.
Раннвейг промолчала. Они с Браном старались не встречаться взглядами.
— Это… это из-за меня, да? — прошептала Раннвейг. — Из-за того, что я ей вчера все рассказала?
— Нет, — ответил Бран, — ты здесь ни при чем. Она бы все равно узнала. Потому что сама хотела знать.
— Тогда чего с ней такое?
Бран только пожал плечами. Улла завернулась в плащ. Она, казалось, не видела, не слышала людей, что были рядом.
— Она нас слышит? — опять спросила Раннвейг.
— Не знаю.
— Ты думаешь, она действительно… ну, как сказать…
— Нет, — Бран упрямо нагнул голову, — она не сумасшедшая. Я в это не верю. Просто… ей, может, и вправду нужно отдохнуть.
— Ты ее бросишь?
— С чего ты взяла?
— Из-за того, что она сделала, — отозвалась Раннвейг. — Она ведь сказала, что разводится с тобой.
— А я с ней не развожусь. И не разведусь ни за что! Я ее не отпускаю.
— Это хорошо, — сказала Раннвейг. — Хорошо. Потому что она тебя любит. Несмотря на все, чего она тебе наговорила, она тебя любит, я знаю. И ты ей не верь. Не верь, слышишь? Пожалуйста. Она тебя любит больше жизни. Это правда, ты просто это знай. Я не понимаю, почему она все это делает, может, она и вправду заболела — только ты не поддавайся. Не бросай ее, слышишь? Не бросай ее!
— Я и не собираюсь, — Бран взял Уллину неподвижную руку.
— Ты слышишь? — выговорил он. — Я с тобой не развожусь. Я тебя не отпускаю. Я ведь говорил, что по моей вере ты не можешь меня оставить? Так вот, я не отпущу тебя, Улла, не дам тебе уйти, что бы ты ни говорила. Я не верю, что ты меня больше не любишь. Я в это не верю, вот и все! Ты — моя жена, и ты ей остаешься. Я не принимаю твой развод, ма хридэ… мое сердце… потому что я тебя люблю. Родная моя, я тебя люблю, слышишь? — он опустил лицо в ее ладони. Улла осталась отстраненной, безучастной, и это сводило с ума. Кажется, дерись она, кричи, ругайся — ему и то бы было легче.
— Ну, скажи же что-нибудь! — он принялся целовать ее ледяные пальцы. — Пожалуйста, скажи хоть слово!
Она молчала. Бран прижал к своим щекам Уллины холодные ладошки. Как обручем, ему сдавило горло. Он силился вздохнуть — но не мог, мешала боль, вцепившаяся в сердце. Она вонзилась Брану прямо в сердце, торчала в горле, будто нож. Разодрала до самой сердцевины, как прилив, подобралась к глазам, ядовитая и острая, опалила веки. Слезы полились у Брана из глаз, такие горячие, что могли расплавить камень, и закапали девушке на пальцы.
Она не шелохнулась. Она была, как идол изо льда: ничто ее не трогало, не в силах было оживить. Слезы Брана струились по ее ладоням, будто дождь по оконному стеклу, капали на землю, но не проникали Улле внутрь. Дверь была закрыта, а внутри темно. Так темно, так холодно и пусто — стучи, не достучишься. Лед. Ледяные чары. И напрасно Бран пытался их разрушить, напрасно говорил и убеждал: ничто не помогало. Он лишь понапрасну бился о запертую дверь, — он все равно не получил ответа. Лед не растаял.
Она осталась, как была.
Глава 8
Когда стемнело, пришел Сигурд.
