Лариса Романовская - Московские Сторожевые
Марфа не выдержала, прервала краткое бибиканье, набрала маму Иру. Там тоже абонент недоступен, хотя они каждый вечер перед сном хоть на полслова соединялись, если вместе не были. Может, и у нее…
Марфа нажала «отбой», потянулась к Анечке, чтобы плеснуть той в кружку еще кой-какие капельки, и вздрогнула от нежной трели — это мобильный аппарат ожил сам, не дожидаясь хоть чьих-нибудь ответов.
— Марфушенька?
Тьфу ты, Дорка-Кошатница, не Дуська. Но это тоже хорошо: они же сейчас триумвиратом ходят, козы: Дорка, Ленка и Дуська. Прям как гимназистки перезрелые.
— Алло, да.
— Марфушенька, ты извини, что я не стала брать трубку, у меня тут был очень опасный разворот на этом вашем гололеде. Ты представляешь, я сижу себе на собрании, оно уже почти началось, и тут этот дурак рассказывает Гунечке анекдот про пингвина, и я соображаю, что моя Брыкса… Сейчас, секунду, подожди, мне тут кто-то сигналит!
Идиотка. Кретинка клиническая. Чтобы тебя с твоими брыксами в лепешку бы расплющило…
— В общем, ты представляешь, я совсем забыла сказать Рахеле, что Брыкса…
— Подожди! Евдокия сейчас с тобой?
— Так я тебе же объясняю, ну меня слушать надо было, я же в дороге, мне надо выехать на проспект Мира, а я не могу понять, куда мне поворачивать в этой вашей Москве…
Сука шизанутая.
— Дорка, где Евдокия?
— Ну где она может быть, разумеется, на собрании, она же нормальная женщина. Это я тут как подорванная пытаюсь на него не опоздать, а мне еще обратно… В общем, ты мне объясни, если я рядом с твоим домом, то куда мне поворачивать, чтобы выехать в сторону Леночки, у меня там записная книжка и…
Марфа бы сказала куда, но вместо этого швырнула трубку. А потом снова схватилась за телефон, теперь уже вызывая поочередно трех абонентов: саму Дуську-Гадюку, Старого и Ленку. Надо им сказать, что Анечке плохо, нужна помощь. И не соврет, и клятву не нарушит. Анюте же и вправду плохо, а эти-то нормальные люди, должны понять. Они не то что полоумная кошатница, которая ради своих блохастых чучел готова посреди собрания туда-сюда мота… Стоп!
— Дорка, извини, это Марфа, мне очень надо…
— Ой, Марфушенька, как же у вас тут плохо со связью, ты только что отключилась. И с сугробами тоже плохо, просто отвратительно, я вот до сих пор сижу каким-то раком и даже не могу понять, что у меня сзади…
— Ты где сейчас?
— Ну я же тебе сказала, в сугробе возле стройки. У вас тут одни стройки и одни сугробы, ты бы зна…
— Мой дом далеко?
— Нет, не очень, если я вылезу и развернусь, то сделаю один маленький круг по площади, потом немножко по встречной и через десять минут могу приехать. Но только ненадолго, потому что мне надо межгород. А что у тебя слу….
— Ане плохо, мне помощь нужна! — рявкнула Марфа ржавым басом. Еще подивилась, что собственный голос, когда она без сил, бесцветным кажется, да и всех остальных неприятно слушать. А уж особенно…
— А вторая круглосуточная аптека есть на Брестском вокзале, я забыла, как он сейчас называ…
— Белорусский!
— Вот и хорошо, если я еще немного проеду по встречной, то буду на Новослободской, тут как раз недалеко, если хочешь, я возьму… что нужно деточке?
— Забей-траву! — ляпнула Марфа наобум.
— Мама, почему ты опять врешь? — зашипела Анюта. Голос у нее сейчас был осипший, а потому Дорка в трубке ничего не расслышала.
— Марфушенька, так ты знаешь, я уже не буду даже разворачиваться! У меня с собой есть аптечка, я вожу для Цирленьки и Клаксона то, что им… Ой, а ты видела Клаксончика? Я его Леночке к обновлению подарила, она была такая счастливая, это просто какой-то ужас…
— Дора, ты через сколько будешь?
— Минуты через четыре, если не через десять, у вас тут какой-то очень подозрительный светофор…
— Ну вот приедешь и все расскажешь.
— Ну хорошо, Марфушенька, я подожду. Хотя ты знаешь, я уже включила себе аварийку и стою…
Мобильник запищал, отрезая разговор и чужие эмоции. Марфа убрала палец с кнопки и замерла. Словно у нее и слуха тоже теперь не было. Ни тела, ни мыслей. Такого даже при обновлении не происходило — там хоть тоску чувствуешь, а сейчас… Как будто по Несоответствию лишили права на существование — на год, два, вечность. А ведь действительно могут, если Соня с этой лярвой Дуськой что-нибудь сотворит. Хотя… Вон как все хорошо обернулось: сейчас Дорка заберет несчастную невесту прямо в дом к Старому, там толпа народа, кто-нибудь обязательно сообразит, прикроет эту дурынду. А даже если и не прикроет, то… ожил же Севастьянычев выкормыш? Ну и Гадюка оживет, что с ней, непутевой, сделается. Ее вон и взрывали, и расстреливали — вон сколько бурных жизней было, а она отсыпалась и снова шла грудями трясти, бесстыжая!
— Мама, так ты почему так врала? Это ведь…
— Да чтобы тебя спасти, бестолочь! — рявкнула вдруг Соня, ссыпая кольца с пальцев в карман. — Мамаш, слушай, а хочешь я тебе какую-нибудь цацку оставлю? Я же знаю, ты без гонораров не работаешь?
Марфа не удивилась — эмоций-то нет сейчас, все они свернулись внутри камня на клятвенном кольце. Но Соня вроде бы в этом не разбиралась:
— А тебе сегодня одна метелка звонила, помнишь? Это я знакомую попросила, чисто чтобы уточнить. Мы ведь тебя не первый день пасем. Как сообразили, что ты сегодня никуда не потащишься, так и пришлось все переигрывать. Я же думала, что сяду тебе на хвост и поеду твою Крысу-Гадюку ловить. А ты дома окопалась.
Марфа кивала, не понимая половины слов: можно подумать, что она несколько суток не спала и теперь отключается на несколько мгновений в минуту, когда сознание мигает, словно неисправная иллюминация — аккурат такая, что висит в витрине круглосуточного магазина под окнами. Того самого, возле которого пару часов назад Марфа выпасала несчастного забулдыгу. Вспоминать про это тоже оказалось очень странно: как это, из человека в собаку? Так же не бывает, это ошибка приро…
— Ну чего, оставить?
— Да как хочешь. — Марфа пожала плечами, встала с табурета, двинулась к окну. Вроде все окна на зиму прокладывала ватой и проклеивала марлей, а все равно знобит. Вот, оказывается, как они себя чувствуют, мирские. Разницы в эмоциях… ой, вот так даже и не сравнишь. Ну как у детсадовского акварельного набора на шесть цветов и профессиональной палитры на семьдесят оттенков. Скудно, вот.
Сонька тоже шевельнулась, подобрала с пола увядший бутерброд, сунула в мусорницу. Потом глянула на Анютку, как-то даже покачала головой:
— Извини, детка. Вот веришь — мне не особо хотелось.
Анечка тоже мотнула светлыми косицами. Глянула на загостившуюся барышню:
