Дмитрий Кравцов - Третий источник
— Фант, ты же понимаешь, что сто процентов дать я не могу. Это же несанкционированное вмешательство. — При этом она так обольстительно улыбнулась, что улучшение самочувствия чуть не привело к гормональному взрыву. Предвкушаемое вмешательство представлялось настолько плотским, что санкции и не требовались.
Чувствуя, что на серьезные разговоры его не хватит, Толяныч сплюнул и поискал глазами, куда бы деть бычок. И не нашел.
17
— А это не те куры. — Сказала Лиз, когда Толяныч галантно придержал особенно низко висящую ветку, давая ей войти под сень леса первой. Ее руки были заняты клеткой с черной несушкой, той самой, из Москвы.
Сказала и растворилась в сгустившимся сумраке вместе со своим балахоном, а призрачные блики, рассыпаемые кулоном, кажется, только сгущали обступившую со всех сторон тьму. Толяныч нырнул следом и полной грудью втянул в себя воздух, насыщенный ароматом смолы, хвои и недавнего солнца. К нему примешивался еще один, почти неуловимый оттенок парного молока, дразнящий его хваленое верхнее чутье. Очень волнительный, который откровенно вел прямиком в объятья уготовленной ловушки, сопротивляться которому с каждой секундой становилось все более нереально.
Теперь Толяныч шел, ведомый своим чутьем. Добровольно, с охоткой.
Шума он производил куда больше, чем Лиза. Что же она, в темноте что ли видит?!!
«Ну да, на дачу — с курицей, в лес — с дровами, все нормально…» Толяныч переложил связку щепок в другую руку. Может щепки тоже были те, что надо, но при визуальном осмотре не обнаружили свое отличие от тех, что можно найти в любом месте леса.
— Вопросов больше не имею. А скажи, этот твой дедушка Бертран, он что настоящий француз?
— Нет, он уже не француз. Это его пра-пра-дед был француз, когда с Наполеоном пришел.
— И его, стало быть, как только русским заделался, так сразу выбрали секретарем горисполкома. Знаешь, у меня есть приятель, так он по матери Власилашвили, а по отцу — Тархун-Мураев…
Толяныч уже устал ловить себя на том, что ему приятно ощущать ее присутствие рядом, в зоне прямой досягаемости. Одновременно зрел дальнейший план: уж больно ведьма уверена, что он не устоит перед ее чарами, уж как-то откровенно она это даже выпячивает. Вот и пусть верит, а Толяныч и не собирался устоять. Пусть будет, как будет, а там посмотрим — у кого редька слаще. Последовательность должна быть только такая: «Сосед», «ловушка», все остальное — потом.
— Так вот, в личной карте указано, что он русский. Как и твой дед. Все нормально. И наверняка, секретарем-то был в какие-нибудь там огневые тридцатые, угадал?
— Да, именно в тридцатые. — Сказала она в спину Толяныча с некоторым вызовом. — А конкретно — в тысяча девятьсот тридцать седьмом году.
— Вот так конкретно? И не расстреляли?
— Нет.
— Крут, стало быть, прадедушка.
— Стало быть так…
Разговор оборвался. Да и не разговор это был, а так — баловство, чтоб время скоротать. Лиз явно думала о чем-то о своем, о ведьминском, а Толяныч — о Матрене, которая осталась в гостях у дедушки Бертрана и не особо-то кстати возражала, когда экс-секретарь взял ее на руки и понес к дому, что-то ей там нашептывая.
— Ладно, не дуйся. Я ведь на твоего дедушку не наезжаю… — Примирительно сказал он. — А почему ты его Бертраном зовешь?
Она не ответила — остановилась, сгрузила клетку на землю и извлекла курицу наружу. Птица даже не пробовала убежать — переминалась обалдело с одной морщинистой лапы на другую. Толяныч сделал естественный вывод, что они прибыли на место и огляделся, но недостаток освещения не позволял понять, чем же это место особеннее прочих: обычная полянка, каких вокруг полным полно. Ну, разве что угадываются три сходящиеся тропинки, образующие почти правильный треугольник с ребрами чуть больше трех же метров. В треугольнике имелось и костровище в обрамлении бревен — стало быть место обжитое, насиженное.
Что-то такое эта полянка должна было значить, и наверняка значила, и он даже, было, вспомнил, что: на бабкином эм-дюке смутно говорилось про скрещение трех дорог. Но Лиза перебила мысль, оседлав любимого конька насчет техники безопасности: мол, что Толяныч должен отойти на такое расстояние, чтобы видеть только отблеск костра, сойти с тропинки — на это она напирала особо — и ждать, пока она его не позовет.
— Короче, вали куда подальше с глаз долой, пока ты курицу не зажаришь и не съешь. Так? — бесцеремонно перебил ее Толяныч.
Лиза осеклась на полуслове:
— Курицу? — Она изумилась, словно речь шла по меньшей мере о слоне. Съесть?!!
— Да шутка, шутка! Так как насчет с глаз долой?
— Да. Но это важно, Фант — не сходи с места, что бы не случилось. Иначе вся подготовка пойдет насмарку.
— Ну и славно. Разрешите бегом? — Попытался Толяныч схохмить, и в очередной раз попал в молоко, получив лишь рассеянное «да…» и пригоршню зеленоватых бликов в ответ. Оставалось выполнять инструкции, отложив игривость настроения до более подходящего момента.
* * *Сигнальный свет костра пока не возник, но Толяныча это не особенно волновало: значит не разожгла еще. А на травке посидеть под соснами — одно удовольствие. Вот за что он всегда любил Серебряный Бор, так это за то, что здесь тихо и природа, а вокруг Москва, давно уже расползшаяся, как тесто из кастрюли, настолько далеко, что и сказать-то странно. Вот к примеру Петр Первый, бежал из Кремля от сестрицы своей Софьи в село Преображенское, а теперь до Преображенки от Кремля максимум полчаса на метро, а по магнитке и того быстрее. Разве там теперь спрячешься? Потом вспомнилось, как с Володькой-однокласником, стоило шальные чипы заиметь, возили сюда по ночам купаться девиц с шампанским… Вот времечко было!
Наконец красноватые отблески чуть высветили окрестные сосны — Лиз разожгла костер. Толяныч поерзал:
— Ну где она там? Уж комары заели! Вот ведь жизнь собачья! Сиди и жди у моря погоды… Да псина, прям как у тебя… Только вот ты сейчас убежишь, а мне еще париться здесь, невесть сколько. Ну что принюхиваешься? Кошкой от меня пахнет, понятно тебе. Слушай, а откуда ты тут взялся? Гуляешь что ли? Дай-ка я тебя поглажу… — Большой черный пес отпрыгнул от Толяныча и зарычал. В темноте можно различить только его силуэт, да еще яркие точки зрачков. — Ишь как глаза-то горят! А ты часом меня не съешь? Вон зубы-то какие… Ого! А зубы действительно ничего себе!
Толяныч стал медленно подниматься, стараясь не делать резких движений, но пес видимо раздумал его есть и унесся по тропинке в сторону костра. Остается только ему посочувствовать, если встреча с Лизой состоится во время ее магических упражнений.
