Елена Гладышева - Проклятье на последнем вздохе или Underground
Не было его и в подполе. Напрасно он ощупал рукой весь влажный, выворачивающий на изнанку все внутренности, земляной пол подпола. Кулона он так и не нашёл.
Несмотря на духоту, Егора пробил сильный озноб и в его душе зашевелился страх.
— Что он теперь скажет Берте? Что он вор? — мысли путались в воспалённом мозгу Егора. — Как он забыл убрать эту ценность? Просто подстава какая — то! И подставили его со своей уборкой мать и бабка!
— Ты что там увидел? — заинтересовалась бабушка Аня, заметив, как сосредоточенно Егор смотрит в подпол.
Егор взглянул на Анну ежовым взглядом: — Ты же не увидишь!
Любопытство взяло верх и Анна, дойдя до самого края, склонилась над раскрытым подполом, пытаясь разглядеть в нём невидимое.
— Вон туда смотри, — указал Егор сильным взмахом руки и при этом задел, ничего не подозревающую бабушку Аню.
Та, потеряв равновесие, беспомощно свалилась в подпол.
— Мама, ты где? — услышала Рита тревожный крик сына. — Иди быстрее, бабушка в подпол упала!
— Господи, да как же это? — прибежала на крик сына Рита.
На полу подпола светлым пятном отсвечивал халат матери. Она не шевелилась.
— Может голова у неё закружилась? — Егор казался растерянным.
Трясущейся от нервного напряжения ногой, Рита пыталась нащупать перекладину на уходящей в подпол лестнице. И тут Егор, глядя матери в глаза, молча столкнул её вниз. Пролетев два метра под землю, Рита рухнула на, лежавшую ничком, Анну. Та дёрнулась всем телом и застонала.
Глянув вверх, она увидела на лице сына гримасу отвращения.
И тут же Егор ловко выдернул из подпола лестницу и хладнокровно, не спеша закрыл крышку, сверху постелил половик и поставил на него кухонный стол, задвинув под него два стула.
В ужасе Рита рванулась вперёд и тут же потеряла сознание от жуткой боли в сломанном бедре.
Очнувшись от холода и гнилого запаха, в кромешной тьме она пошарила рукой по земляному полу и наткнулась на уже холодную мать. В её сознании мгновенно перемотались назад все события сегодняшнего утра. И снова холодные глаза сына будто уставились на неё.
Со спины пошёл сильный страх, постепенно овладевавший всем её существом. Наверно спинной мозг на подсознательном уровне сработал раньше головного.
— Что происходит? — не находила ответа Рита. — Ясно только одно: надо выбраться наверх — там жизнь!
Но ей с трудом удалось лишь немного сдвинуться в сторону и прислониться спиной к скользкой от сырости, деревянной перегородке.
— Егор! Сынок, ты чего? Ты что творишь? — до хрипоты кричала Рита, пугаясь своего нечеловеческого голоса, осознавая, что её никто не слышит в этом глухом подполе. Она плакала и её тело тряслось мелкой дрожью. Тот ужас, который она испытывала, не возможно было описать словами.
Страшно ныла негнущаяся нога. Боль от неё поднималась вверх по телу и впивалась в мозг. Колено было мокрое и липкое. Наверно, падая, она задела ногой об эту шершавую, уже гнилую перегородку.
— Вот и сепсис, — неожиданно спокойно произнесла Рита, — и underground, и достаточно глубокий. — А может эта информация и шла из её недалёкого будущего, которое теперь становилось настоящим? — вдруг ужаснулась она и дикий, животный страх и инстинкт самосохранения снова и снова заставляли её кричать и звать на помощь.
Но состарившуюся соседскую бабку Шуру ещё в прошлом году дети забрали к себе в Москву. А соседи напротив, почти не бывали дома.
Обессилив, Рита иногда замолкала. Сильный жар и ломота во всём теле сменялись ознобом. Ужасной болью дёргало ногу и постоянно хотелось пить. И слово «impossible», как перевёл его Егор — невыполнимо, подлой змеёй выползало из памяти и душило горло.
Сколько часов, дней и ночей она мучается этой страшной темноте? — Рита не знала. Здесь было только одно время суток — вечное подвальное.
Порой в бреду ей чудилась страшная чёрная машина — паровоз из детства. Она противно хлюпала, а из — под её, временами приподнимавшейся, крышки вырывался толи дым, толи пар.
Иногда откуда — то слышалась негромкая музыка. А потом нежная мелодия заглушалась смехом японской игрушки, который с каждым разом становился всё громче, вызывая у Риты приступ безумного смеха.
В очередной раз, когда Рите привиделся парень на протезах, как — то механически чётко игравший на гитаре что — то очень знакомое, она, не смотря на своё помутневшее от ужаса и боли сознание, вдруг вспомнила мелодию и слова этой песни — реквиема по ней самой: — Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной!
Рита долго, молча слушала песню, лишь иногда пытаясь облизать потрескавшиеся, пересохшие губы и злилась на попискивающую рядом, всё более наглеющую невидимую крысу, которая периодически вскальзывала из дыры под стеной. А теперь эта наглая тварь, царапаясь когтями, взобралась Рите на коленку. Собрав последние силы, Рита шевельнула трясущейся рукой.
Крыса спрыгнула с колена и отбежала в сплошную темноту.
36
К вечеру стало ещё жарче и душнее. В горячем воздухе висела пыль, любимая лишь воробьями и курами, но и они все куда — то попрятались. Одинокая бродячая собака с, высунутым до земли языком, боязливо косясь по сторонам, жадно искала воду.
— Здрасте. А Димон дома? — с улицы в приоткрытую дверь осторожно просунулась лохматая голова.
— А, Лёха с макароно — продувочного! — Димкин опять был навеселе.
Изнывая от безделья и духоты, Лёха с Михалычем прошлись по отдающему жаром асфальту, от которого подошвы кед сделались горячими и повернули к дому Егора.
Открывая калитку, Лёха случайно наступил Михалычу на ногу.
— Извиняюсь, — машинально буркнул Лёха.
— Не прощу никогда! — с эксцентричностью участника художественной самодеятельности отреагировал Михалыч, поначалу даже не заметив, что на него наступили.
Егор расслабленно сидел на ступеньках крыльца и безразлично смотрел в никуда. Так он сидел со вчерашнего вечера, словно окаменев.
— Пойдём прошвырнёмся? — скорее зевнул, чем спросил Михалыч, вытирая краем футболки своё красное, потное лицо.
Егор молча закрыл дом на замок, повесил ключ себе на шею и по — плотнее захлопнул калитку.
Строгий лик Пресвятой Богородицы, столько лет продолжавшей хранить тайную карту, потемнел.
В, стоящем на их пути, магазине Михалыч купил пачку сигарет и холодную бутылку «Тархуна» и друзья поплелись вдоль по улице. Закурив, Михалыч, что бы как — то разнообразить жизнь, пнул было ногой валявшуюся пустую банку из — под пива и тут же пожалел об этот, подняв облако густой пыли.
