Стивен Кинг - Дьюма-Ки
Пэм вновь посмотрела на картины. Я молча стоял рядом, не мешая ей.
— Мне они не нравятся, Эдгар. Они отличаются от остальных, и мне они не нравятся.
Я подумал о недавней фразе Тома Райли: «У твоей бывшей сильная интуиция, а вот доброты мало». Пэм понизила голос:
— Ты не знаешь об Илли чего-то такого, чего тебе знать не положено? Как ты знал о…
— Нет, — ответил я, но цикл «Девочка и корабль» теперь тревожил меня даже больше, чем раньше. Отчасти потому, что я впервые увидел все картины, вывешенные рядом. При соединении вместе их воздействие обретало кумулятивный эффект.
«Продайте их, — безапелляционно требовала Элизабет. — Сколько бы их ни было, вы должны продать всё».
И я мог понять, почему она так сказала. Мне самому не нравилось, что моя дочь — пусть даже в образе ребёнка, каким она давно уже не была — находится в столь опасной близости от этой гниющей посудины. И если на то пошло, меня удивило, что Пэм испытывала только замешательство и беспокойство. Но, разумеется, картины ещё не успели по-настоящему воздействовать на неё.
И потом их же вывезли с Дьюма-Ки.
Молодёжь присоединилась к нам. Рик и Мелинда обнимали друг друга за талию.
— Папочка, ты — гений! — воскликнула Мелинда. — Рик тоже так думает, не правда ли, Рик?
— Безусловно! Я пришёл, рассчитывая похвалить ваши работы… из вежливости. А теперь подбираю слова, чтобы сказать, что я потрясён.
— Вы очень добры, — ответил я. — Merci.
— Я так горжусь тобой, папа! — Илзе прижалась ко мне. Пэм закатила глаза, и в этот момент я бы с радостью дал ей пинка. Вместо этого я обнял Илзе и поцеловал в маковку. И тут же от входной двери галереи «Скотто» донёсся прокуренный голос Мэри Айр, изумлённой до крайности: «Либби Истлейк! Я не верю своим чёртовым глазам!»
А я не поверил своим ушам, но от входной двери, где собрались истинные ценители, чтобы обменяться впечатлениями и вдохнуть свежего вечернего воздуха, донеслись аплодисменты, и я понял, почему задержались Джек и Уайрман.
v
— Что такое? — спросила Пэм — Кто это?
Я взял её за руку и направился к двери. Илли шла рядом с матерью, а Линии и Рик последовали за нами. Аплодисменты усилились. Люди поворачивались и вытягивали шеи.
— Кто это, Эдгар? — повторила Пэм.
— Мои лучшие друзья с острова, — я повернулся к Илзе, — одна из них — та женщина на дороге, помнишь? Она оказалась не невестой, а дочерью крёстного отца. Её зовут Элизабет Истлейк, и она очень милая.
Глаза Илзе весело заблестели.
— Та старушка в больших синих кедах?
Толпа (многие аплодировали) раздалась, пропуская нас, и рядом с входной дверью (по сторонам стояли столы, на каждом — по чаше пунша) я наконец увидел всю троицу. Глаза защипало, в горле возник комок. Джек по столь торжественному поводу надел синевато-серый костюм и пригладил обычно непокорные волосы, так что выглядел он теперь, как молодой сотрудник «Бэнк оф Америка» — или как необычайно высокий семиклассник, пришедший в университет на День открытых дверей. Уайрман, который катил кресло Элизабет, прибыл в выцветших джинсах без ремня и белой льняной рубашке с круглым воротником, подчёркивающей его загар. Волосы он зачесал назад, и впервые я осознал, какой он красавец. Ничуть не уступает пятидесятилетнему Харрисону Форду.
Но, разумеется, все взгляды приковала к себе Элизабет. Именно ей адресовались эти аплодисменты — даже от новичков, которые понятия не имели, кого видят перед собой. На ней был чёрный брючный костюм из грубой хлопчатобумажной ткани, теперь великоватый для неё, но элегантный. Забранные наверх волосы накрывала тоненькая сетка, сверкающая, как бриллианты, под светом потолочных ламп. На шее на золотой цепочке висел резной кулон из слоновой кости, а на ногах были не синие франкенштейновские кеды, но изящные тёмно-алые лакированные туфельки. Между указательным и средним узловатыми пальцами левой руки торчал золотой мундштук с нераскуренной сигаретой.
Элизабет поворачивала голову то вправо, то влево и улыбалась. Когда Мэри подошла к креслу, Уайрман остановился, давая возможность более молодой женщине поцеловать Элизабет в щёку и что-то шепнуть на ухо. Элизабет выслушала, кивнула. Потом что-то прошептала в ответ. Мэри хрипло рассмеялась, погладила Элизабет по руке.
Кто-то протиснулся мимо меня. Джейкоб Розенблатт, бухгалтер, со слезами на глазах и покрасневшим носом. За ним следовали Дарио и Джимми. Розенблатт опустился на колени у её кресла, суставы хрустнули, как выстрелы из стартового пистолета.
— Мисс Истлейк! Мисс Истлейк, как давно мы вас не видели, а теперь… какой чудесный сюрприз!
— И я рада видеть тебя, Джейк. — Она прижала его лысую голову к своей груди, словно положила на неё очень большое яйцо. — Красивый, как Богарт! — Тут Элизабет увидела меня… и подмигнула. Я подмигнул в ответ, но удерживать счастливую маску на лице удавалось с трудом. Несмотря на улыбку, выглядела Элизабет измождённой, смертельно уставшей.
Я поднял глаза на Уайрмана, и он едва заметно пожал плечами. «Она настояла», — означал тот жест. Я перевёл взгляд на Джека, и тот отреагировал точно так же.
Розенблатт тем временем лихорадочно рылся в карманах. Наконец вытащил книжицу спичек, такую потрёпанную, что, должно быть, она попала в Соединённые Штаты без паспорта через Эллис-Айленд.[157] Раскрыл, оторвал одну спичку.
— Я думала, что курение в общественных зданиях запрещено, — заметила Элизабет.
Розенблатт пожал плечами. Шея его покраснела. Я даже испугался, что голова у него сейчас взорвётся. Наконец он воскликнул:
— На хер правила, мисс Истлейк!
— БРАВИССИМО! — прокричала Мэри, засмеялась и вскинула руки к потолку, вызвав очередной взрыв аплодисментов. Ещё громче захлопали, когда Розенблатту наконец-то удалось зажечь древнюю картонную спичку и поднести огонёк к сигарете: Элизабет уже зажала губами кончик мундштука.
— Кто она, папочка? — спросила Илзе. — Помимо того, что живёт по соседству?
— Если верить газетам, одно время она играла активную роль в культурной жизни Сарасоты.
— Не понимаю, почему это даёт ей право отравлять наши лёгкие сигаретным дымом? — фыркнула Линии. Вертикальная складка вновь появилась меж её бровей.
Рик улыбнулся.
— Cherie, после всех баров, в которых мы побывали…
— Здесь таких баров нет! — Вертикальная складка углубилась, и я подумал: «Рик, ты, конечно, француз, но тебе предстоит ещё многое узнать об этой американской женщине».
Элис Окойн что-то шепнула Дарио, и тот достал из кармана жестяную коробочку с мятными пастилками. Высыпал их себе на ладонь, коробочку протянул Элис. Она передала коробочку Элизабет, которая поблагодариладевушку и стряхнула сигаретный пепел в жестянку.
