Гильермо дель Торо - Закат
Владыка возродился.
Новое тело сидело не очень удобно, и это понятно: Владыка провел в оболочке Сарду очень много лет и привык к ней, — зато временное обиталище было свежим и гибким. Скоро, очень скоро Владыка подвергнет его особому испытанию.
В любом случае материальность человеческого тела, его физические свойства сейчас нисколько не волновали Владыку. Тело исполина Сарду устраивало Тварь, когда ей приходилось оставаться в тени. Однако ныне размер и долговечность оболочки ничего не значили. В новом мире, который Владыка сотворил по своему подобию, эти качества потеряли всякий смысл.
Владыка почувствовал, что в подземелье вторгся человек. Сильное сердце, быстрый пульс. Человеческий ребенок. Мальчик.
Из прилегающего к камере тоннеля вышла Келли Гудуэдер. Она вела за собой своего сына Закари, цепко держа его за руку. Подойдя к Владыке, Келли и Зак остановились. Мальчика била сильная дрожь. Он присел на корточки и сжался в комок, приняв единственную позу самозащиты, которая была ему известна. Зак ничего не видел в темноте, он лишь ощущал чье-то присутствие, близость горячих тел в прохладном подземелье. И еще здесь ужасно воняло — пахло аммиаком, влажной землей, гнилью…
Келли приблизилась к Владыке с гордостью кошки, принесшей на порог хозяину пойманную мышь. Физическое обличье Владыки, открывшееся ее ночному зрению во тьме подземной камеры, нисколько не смутило Келли. Она увидела Владыку внутри тела Боливара и не стала ни о чем спрашивать.
Владыка соскреб немного магния со стены камеры и высыпал стружки в чашу факела. Затем он чиркнул по камню когтем своего длинного среднего пальца, выбив фонтанчик искр; магний вспыхнул, а следом разгорелся и сам факел, озарив камеру оранжевым сиянием.
Зак увидел перед собой костлявого вампира с пылающими красными глазами и вялым выражением лица. От панического ужаса он едва не лишился чувств, но все-таки удержался от потери сознания — какой-то крохотной частью своего существа Зак все еще доверял маме, все еще находил успокоение в том, что мама рядом, а раз так, то она не даст его в обиду.
Рядом с худющим вампиром Зак увидел пустую оболочку трупа. Она лежала на полу. Ее испепеленная солнцем плоть, гладкая как пластмасса, еще посверкивала живым блеском. Сброшенная шкура твари…
А еще Зак увидел трость, прислоненную к стене пещеры. На волчьей голове в верху трости играли отсветы пламени.
Профессор Сетракян.
Нет!
Да.
Голос прозвучал прямо в его голове, ответив на мысленный крик с такой силой и властностью, с какой, по мнению Зака, с ним мог бы говорить только Бог, если бы когда-нибудь ответил на его молитвы.
Но это не был голос Бога. Так выражала свою повелительную мощь стоявшая перед ним тощая тварь.
— Папа, — прошептал Зак.
Его отец все время находился рядом с профессором. Глаза мальчика наполнились слезами.
— Папа…
Губы Зака двигались, но воздух перестал выталкивать слова изо рта. Его легкие замкнулись. Зак стал хлопать по карманам в поисках ингалятора. Колени мальчика подогнулись, и он повалился на землю.
Келли бесстрастно наблюдала за мучениями сына. Владыка уже давно собрался уничтожить Келли. Он не привык к неповиновению. В его понимании Келли должна была мгновенно обратить мальчика, и он не мог уразуметь, почему она этого не сделала.
Только сейчас Владыка понял причину происшедшего. Связь между Келли и мальчиком была невероятно сильна. Ее привязанность к сыну обладала такой мощью, что Келли, вместо того чтобы обратить мальчика самостоятельно, принесла его Владыке как драгоценный дар: только верховный вампир мог обратить ее ребенка.
То был акт преданности. За этим подношением стояла человеческая страсть — предшественница вампирской жажды, но получилось, что эта жажда — высшая страсть вампиров — оказалась слабее человеческой любви.
А ведь Владыка действительно испытывал жажду. И мальчик был прекрасным человеческим экземпляром. Он должен был бы счесть привилегией — принять обращение от самого Владыки.
Вот только дело было в том, что сейчас, во мраке наступающей ночи — ночи человечества, — Владыка начал видеть некоторые вещи в новом ракурсе.
Он вдруг оценил пользу выжидания.
Тварь почувствовала, что в грудной клетке мальчика происходит что-то неладное. Сначала сердце Зака зачастило, а теперь пульс замедлился. Мальчик лежал на земле, схватившись за горло. Стоявший над ним Владыка уколол свой большой палец острым когтем среднего и, следя, чтобы из ранки не выскочил ни один червь, позволил одной крохотной белой капельке упасть в раскрытый рот мальчика — прямо на запавший язык.
Неожиданно Зак застонал и с силой втянул в себя воздух. Во рту он почувствовал странный вкус — меди и горячей камфоры, — но уже через несколько секунд нормальное дыхание восстановилось. Однажды, на спор, Зак лизнул контакты девятивольтной батареи. Именно такой же разряд он почувствовал и сейчас, за мгновение до того, как его легкие разомкнулись. Мальчик посмотрел снизу вверх на Владыку — на эту тварь, это существо, это воплощение повелительной мощи, — и во взгляде его не было уже ничего другого, кроме благоговения исцеленного перед целителем.
ЭПИЛОГ
Отрывок из дневника Эфраима Гудуэдера
Воскресенье, 28 ноября.
После того как по всем городам и местностям земного шара, и без того уже встревоженным сообщениями из Нью-Йорка, прокатились нарастающие волны необъяснимых исчезновений…
после того как слухи и безумные россказни — о том, что по ночам исчезнувшие возвращаются в свои дома, обуреваемые нечеловеческими желаниями, — стали распространяться со скоростью лесного пожара, опережая шествие самой пандемии…
после того как слова «вампиризм» и «чума» наконец стали произносить даже власти предержащие…
после того как системы экономики, средств информации и транспорта стали разваливаться по всей планете…
мир осознал, что он стоит на краю бездны, и началась полномасштабная паника.
А затем последовали катастрофические аварии на атомных станциях. Одна за другой.
По причине применения оружия массового поражения и опустошения целых регионов никакая официальная версия событий и никакая их хронология не могут быть установлены и тем более проверены — ни сейчас, ни когда-либо в будущем. То, что написано ниже, — всего лишь принятая гипотеза, хотя лучше назвать это «наиболее вероятным предположением», основанным на представлении о том, как были выстроены костяшки домино, до того как начала падать первая из них.
