Хилари Мантел - Чернее черного
— Облака расходятся. Возможно, в Уимблдоне сегодня что-нибудь да будет.
— Увы, ничего об этом не знаю, — улыбается Эл.
Не доезжая до Гилдфорда, они сворачивают к загородному торговому центру. Обмен производится перед компьютерным магазином. Мэнди несется к белому фургону: фисташковые лодочки на шпильках, узкие светлые джинсы, молочно-розовый жакет якобы от Шанель. Она улыбается, выпятив крупный подбородок. Она же вся в морщинах, думает Эл; впервые за много лет она увидела Мэнди при беспощадном дневном свете. Должно быть, это Хоув состарил ее: морские бризы, необходимость щуриться от солнца.
— Где товар? — весело спрашивает Мэнди, и Делингбоул открывает дверь и предлагает Эл руку, чтобы помочь выбраться из фургона. Она тяжело плюхается на больные ступни.
Кабриолет стоит поблизости, заново выкрашенный в великолепный пронзительно-алый цвет.
— В конце пути нас ждет новый маникюрный салон, — говорит Мэнди. — Я подумала, может, заскочим туда после обеда, поухаживаем за собой.
Мгновение Эл видит свой кулак, с которого капает кровь; она видит себя, с руками, обагренными по локоть. Она видит, как там, на Адмирал-драйв, магнитофонная пленка крутится в пустом доме, ее прошлое разворачивается обратно, до начала этой жизни, до начала всех жизней.
— Прекрасная мысль, — говорит она.
МОРРИС: И вот еще что поди отыщи, поди отыщи сервелат.
КЭПСТИК: Поди отыщи рубец, как в прежние времена.
ДИН: Когда я сниму ограничитель с языка, наемся карри до отвала.
МОРРИС: Правильного чая днем с огнем не сыщешь.
ДИН: А потом сделаю пирсинг и вставлю свастику. Я могу свешивать язык со стен в качестве подвижного граффити.
МАРТ: Хи-хи. Когда придет Делингбоул, покажи ему язык — и беги.
АЙТКЕНСАЙД: Этчеллс умела заваривать правильный чай.
КЭПСТИК: Умела. Должен признать.
МОРРИС: Кстати, мистер Айткенсайд.
АЙТКЕНСАЙД: Да? Говори.
МОРРИС: Просто на ум пришло.
АЙТКЕНСАЙД: Выкладывай, приятель.
МОРРИС: Я насчет бабок.
АЙТКЕНСАЙД: Уоррен, ты уже выпросил у меня аванс. И когда я смотрю в свою расчетную книгу, то вижу, что далеко не в первый раз. Ты тратишь больше, чем зарабатываешь, насколько я могу судить. Так не пойдет, старина.
МОРРИС: Мне не нужен аванс. Я просто хочу получить свое.
МАКАРТУР: Он прав, мистер Айткенсайд. Нечестно, что Пит заграбастал все деньги, которые выручил за барахло Этчеллс, потому как мы все помогали напугать ее до смерти, особенно я, когда встал и завращал стеклянным глазом.
АЙТКЕНСАЙД: Пит! Что скажешь? (Пауза.) Где он?
КЭПСТИК: Черт побери. Свалил. И бабки прихватил.
МОРРИС: Вполне в его духе.
БОБ ФОКС: А чего вы ожидали, мистер Айткенсайд, от цыгана?
АЙТКЕНСАЙД: Не указывай, как мне делать мою работу, приятель! Я получил диплом по управлению персоналом от самого Ника. Мы стремимся всем дать равные шансы. Не указывай, кого мне нанимать, а то будешь стучать в окна до скончания веков.
КЭПСТИК: Похоже, придется обратиться к хозяйке. Если хотим получить свою долю. Она прижмет Цыгана. Он к ней неравнодушен. Не сможет долго обходиться без нее.
АЙТКЕНСАЙД: Пардон, но сомневаюсь, что вы когда-нибудь еще раз увидите свою хозяйку.
ДИН: Вы ее окончательно достали.
КЭПСТИК: Как не увидим? А кого мы будем вводить в транс?
БОБ ФОКС: Моррис? Моррис, не молчи. Это ты в ответе за наш облом.
МОРРИС: И нормального уксуса тоже. Пойдешь за уксусом, а все полки сплошь какой-то дрянью заставлены. Есть только один правильный уксус, и он коричневый.
КЭПСТИК: Моррис? Мы с тобой говорим.
АЙТКЕНСАЙД: Это ты, Уоррен, у меня все записано, предложил повесить бродягу, который жил у нее в сарае.
МОРРИС: Он вторгся на мою территорию! Стоило мне заполучить приличное местечко, где можно отдохнуть вечерами, как его занял какой-то хрен в шапке.
АЙТКЕНСАЙД: Но почему ты не прочухал, старина? Ты не прочухал, что он — ее доброе дело.
ДРЕВКОКАЧ: …добрые дела в злом мире.[56]
АЙТКЕНСАЙД: Это ты, Древкокач? Отвали, мы разговариваем.
МОРРИС: И к тому же все со мной согласились. О-о-о, Моррис, сказали вы, давайте его повесим, сто лет никого не вешали, то-то будет смеху, когда мелкий ублюдок задрыгает ножками!
АЙТКЕНСАЙД: Ты не прочухал, что мелкий ублюдок был ее добрым делом. И что в итоге? Она собирается совершить парочку других. Это входит у них в привычку… понимаешь? В привычку. Печально. А потом им начинает это нравиться.
МОРРИС: И что, она не хочет больше с нами знаться?
АЙТКЕНСАЙД: Очень сомневаюсь, что хочет, старина.
МОРРИС: Но мы столько пережили вместе, я и хозяйка. (Пауза.) Я буду скучать по ней. Я остался совсем один. Ничего уже не будет как прежде.
КЭПСТИК: Ой да ладно тебе! По мне — так счастье привалило! Ты бы не думал о ней так хорошо, если б она тебе яйца отрезала.
МАКАРТУР: Ты бы не думал о ней так хорошо, если бы увидел свой глаз в ложке.
ДИН: Ты можешь найти другое место, дядя Моррис.
МОРРИС (шмыгая носом): Как прежде уже не будет, Дин, дружище.
АЙТКЕНСАЙД: Ну только, блин, слез мне еще не хватало! А ну, соберись, Уоррен, а то понижу в звании.
Моррис рыдает.
АЙТКЕНСАЙД: Послушай… Моррис, старина, не переживай… о, черт побери, что, ни у кого из вас, парни, нет, блин, носового платка?
ДРЕВКОКАЧ: Какого-то конкретного платка?
АЙТКЕНСАЙД: Древкокач? Закрой варежку. Слушайте, парни, у меня есть идея. Может, она вернется, если отец попросит ее.
(Пауза.)
МАКАРТУР: А кто, собственно, ее отец?
КЭПСТИК: Я всегда думал, что ты, Макартур. Я думал, потому она и выколола тебе глаз.
МАКАРТУР: Я думал, это ты, Киф. Я думал, потому она и отрезала тебе яйца.
АЙТКЕНСАЙД: Не смотрите на меня! Она не моя дочь, я тогда в армии был.
МОРРИС: Моей она быть не может, я тогда еще служил в цирке.
ЦЫГАН ПИТ: И не моя тоже…
МОРРИС: А, вот и ты, Пит! А мы уж думали, ты смылся. Дурная слава впереди бежит! Мы думали, ты свалил со всем добром.
ЦЫГАН ПИТ: …говорю, она не может быть моей, я как раз сидел в тюряге за то, что перекрашивал лошадей.
КЭПСТИК: Перекрашивал лошадей?
ЦЫГАН ПИТ: Чтобы выдать одну скаковую лошадь за другую, ее нужно перекрасить, логично?
МОРРИС: А разве краска не смывается под дождем, Цыган?
ЦЫГАН ПИТ: Это древнее цыганское искусство. В любом случае, она не моя.
КЭПСТИК: И не моя, потому что я тоже сидел в каталажке.
МАКАРТУР: И я. Пять лет отбывал.
АЙТКЕНСАЙД: И кто остался? Боб Фокс?
БОБ ФОКС: Да я вообще ничего не делал, только в окно стучал.
