Галина Евдокимова - Самая страшная книга 2015 (сборник)
Стрепетов хотел было отказаться, но рука словно сама потянулась к пышущему жаром аппетитному пирожку. Маргарита Васильевна налила в его чашку заварки, долила кипятком и снова поставила на блюдце. Сладковатый дымок от свечи расплывался над столом.
– Сахару желаете, Алексей Петрович? Или медку?
– Нет, спасибо, я уж с вареньем, – ответил он, пережевывая пирожок. И, с трудом преодолев желание тут же откусить еще кусок, спросил: – И кому ж это понадобилось оговаривать-то вас? И зачем?
– Известно зачем. Из зависти. Люди знаете какие бывают завистливые, не дай боже…
Последнее слово она произнесла с ударением на последний слог – боже́. «Вроде и побожилась и в то же время не Господа упомянула, – мелькнула мысль в голове участкового. – Ведьма она, точно, ведьма и есть. Ну что за мракобесие, и зачем только я сюда приехал…»
Угловым зрением он заметил какое-то странное шевеление на одной из стенных полочек, и на долю секунды ему даже показалось, что там сидит какое-то существо, похожее на толстую розовую крысу, но едва лишь он скосил взгляд, как понял, что это всего лишь часы, большой механический будильник.
– Ну а чему уж так завидовать-то? Как вы полагаете?
Проговорив эти слова, Стрепетов снова впился зубами в пирожок.
– Как чему? Семья у нас уважаемая, зажиточная. Сыновья у меня хорошие выросли, молодцы оба.
– Оба? – переспросил Алексей Петрович, зачерпывая чайной ложкой варенье.
– Конечно, оба. Да вы пейте чай-то, что ж вы все всухомятку…
– Спасибо, пусть чуть-чуть остынет… Горячий не люблю.
Варенье оставляло во рту приятное послевкусие, напоминающее о полузабытом детстве.
– А вот младший ваш, Леша… Говорят, он не от мира сего, блаженный… Вы уж меня простите, но разве тут есть чему завидовать?
– Ну и что ж, что блаженный? Он у меня добрый, заботливый. О матери никогда не забывает, первая моя подмога и опора в старости. Работящий, много чего умеет. И дрова заготовить, и сена накосить. Гончарному делу вот летом обучался у Елфеева. Я вам скажу: я на него просто не нарадуюсь.
– Любите, значит, своего младшего? – Стрепетов в упор посмотрел на хозяйку дома. – А где он сейчас, кстати?
Похоже, вопрос застал женщину врасплох. Она открыла было рот, затем снова закрыла. Утерла ладонью пот со лба. Вздохнула:
– Да вот не приходил еще сегодня вечером. Бегает где-то, шельмец. Гуляет. Дело-то молодое.
Участковый с сомнением посмотрел в окно. Дождь все не унимался, все так же барабанил по стеклам. И в этот момент дверь в комнату слегка приоткрылась, и кто-то посмотрел в щель. Участковый успел только заметить отблески света в двух неестественно круглых белых глазах с большими зрачками на высоте примерно метра от пола. Впрочем, стоило ему лишь слегка обернуться, как и это наваждение исчезло.
– Сколько же ему сейчас? – спросил он.
– Двадцать восемь, – ответила хозяйка. – Но в душе он так и остался пятнадцатилетним.
– А ночует он здесь?
– Конечно. Здесь. Дом большой, а у Степки своя жизнь, он один живет, в старой избе.
– Я в курсе. Мы с ним уже сегодня побеседовали.
Маргарита Васильевна, похоже, собиралась что-то спросить, но тут на поясе участкового опять ожила рация. Алексей Петрович взял ее в руки, прислушиваясь к сумасшедшему треску и хрипам.
– …налажена в ближайшие несколько минут. Будьте предельно осторожны, – отчетливо произнес вдруг совершенно незнакомый Стрепетову голос, после чего вновь наступила полная тишина.
Участковый хотел было засунуть рацию обратно в чехол, но тут заметил, что на черном корпусе прибора и на жидкокристаллическом дисплее появились пятнышки странного желтого налета. Он достал носовой платок и тщательно протер рацию.
– Да вы чай-то пейте, – снова сказала хозяйка. – Он, поди, уж остыл совсем.
Стрепетов поднес чашку к губам. Тут же пронзительно, тягуче заныло где-то в груди, возле сердца. «Я на самой грани, – подумалось ему. – На самой-самой грани…»
Из телевизора доносились чьи-то отчаянные вопли, брань и выстрелы.
– Хороший чаек, крепкий, – ласково сказала Маргарита Васильевна, нависая над столом массивным бюстом.
Стрепетов пригубил чай. Обостренные чувства тут же зафиксировали посторонний неприятный привкус.
– Пей, пей, милый человек, – ведьма наклонялась к нему через стол все ближе и ближе, ее голубые глаза с накрашенными ресницами, не мигая, заглядывали прямо ему в душу. Сопротивляться этому пожеланию было почти невозможно. И он, конечно, выпил бы.
Если бы Маргарита Васильевна случайно не зацепила грудью свою свечу на столе.
Опрокинувшись, свеча погасла, и все наведенное исчезло в один миг. Симпатичные обои на стенах исчезли, обнажив покрытые плесенью и паутиной черные бревна сруба, увешанные сушеными лягушачьими шкурками и связками косточек, больших и малых. В надкушенном пирожке на столе зашевелились черви. У самой Маргариты Васильевны появился длинный кривой желтый клык, проросший прямо сквозь нижнюю губу. Участковый вскочил на ноги, опрокидывая от себя тяжелый стол вместе с колдуньей. Та охнула, падая на спину, и тяжко ударилась затылком об угол печи. Существо, маскировавшееся под будильник, с истошным визгом метнулось Стрепетову в лицо и вцепилось в него добрым десятком то ли когтей, то ли зубов. Двуногое низкорослое черно-белое создание, немного похожее на толстого лемура, выбежало из комнаты, сжимая в одной из передних лап огромный нож, и с ходу попыталось вонзить его в ступню участковому. Он отшвырнул уродца прочь ударом ноги и одновременно, схватив за кожистое крыло, сорвал с себя первую тварь. Исцарапанное лицо горело, как в огне, по щекам потекли струйки крови. Стрепетов размахнулся и несколько раз с силой ударил существом о дверной косяк, пока то не затихло. Мерзкий лемур, выронив нож, тихо поскуливал у стены, тараща круглые выпученные глаза и пытаясь незаметно сгруппироваться для прыжка. Стрепетов подобрал нож, и вовремя – тот бросился снова. Блокировав атаку, Алексей Петрович наугад пырнул тварь ножом и попал куда-то в мягкий живот. На руки выплеснулась горячая кровь, и лемур, взвыв, рухнул участковому под ноги. Тут же сверху, с абажура, на Стрепетова свалилось что-то скользкое и холодное, и он с отвращением стряхнул с себя толстую гадюку. Змеи выползали отовсюду – из щелей в полу, из ящиков комода, из кухонной посуды и мешков с крупами. Зашевелилась деревянная крышка на кадке с водой, кто-то или что-то пыталось вылезти оттуда, но разбухшие от воды ушки заклинило в прорезях, и крышка не поддавалась. Большой удав медленно спускался головой вниз по шторе. В довершение всего к горлу подкатила тошнота. Все поплыло перед глазами, участковый пошатнулся, упал на колени, и его вырвало прямо на пол плохо пережеванными червями и кровавыми сгустками.
