Стивен Кинг - Полная тьма, ни одной звезды
Она также встала.
— А семьи жертв? Те, кто заслуживает закрытия дела? — Она сделала паузу, не желая говорить остальное. Но сказала. Этот человек боролся с сильной болью возможно даже мучительной болью, чтобы прибыть сюда, и теперь он отпускал ее. По крайней мере, она так думала.
— Отец Роберта Шейврстоуна?
— Мальчик Шейврстоун мертв, и его отец практически тоже. — Рэмси говорил спокойно, оценивающим тоном, который Дарси узнала. Этот тон Боб использовал, когда знал, что клиент фирмы подумывал свалить прежде, чем появится налоговая, и дело примет плохой оборот. — За весь день не притрагивается к бутылке виски. Новости о том, что убийца его сына — изуродовавший его сына — умер, изменят это? Не думаю так. Это вернет какую-либо из жертв? Сомневаюсь. Убийца же сейчас горит в огнях ада за свои преступления, мучаясь от своих ран, которые будут кровоточить вечность? Библия говорит, что так. Ветхий Завет, по крайней мере. И раз это то, куда наши законы приводят, этого достаточно для меня. Спасибо за кофе. Мне придется останавливаться на каждой стоянке по пути отсюда до Огаста, но это стоило того. Вы делаете хороший кофе.
Провожая его к двери, Дарси поняла, что впервые с тех пор как споткнулась о ту коробку в гараже, она чувствовала себя по правую сторону зеркала. Приятно осознавать, что он был близок к тому, чтобы быть пойманным. То, что он не был столь же умен, как считал.
— Спасибо за то, что зашли, — сказала она, когда он надел свою шляпу на голову. Она открыла дверь, впуская порыв холодного воздуха. Она не возражала. Приятно было чувствовать его на своей коже. — Я увижу вас снова?
— Сомневаюсь. Я увольняюсь со следующей недели. Полная отставка. Поеду во Флориду. Согласно моему доктору, я не пробуду там долго.
— Мне жаль слышать…
Он резко обнял ее руками. Они были тонкими, но жилистыми и удивительно сильными. Дарси была поражена, но не напугана. Край его шляпы ударил ее в висок, когда он прошептал ей в ухо:
— Вы правильно поступили.
И поцеловал ее щеку.
20
Он медленно и осторожно шел по тропинке вниз, обходя лед. Походка старика. Ему действительно нужна трость, подумала Дарси. Он обошел спереди свою машину, все еще поглядывая вниз на ледяные участки, когда она окликнула его. Он обернулся, подняв густые брови.
— Когда мой муж был подростком, у него был друг, который погиб в результате несчастного случая.
— Неужели? — Слова вышли в облаке зимнего пара.
— Да, — сказала Дарси. — Вы можете поискать, что произошло. Это было очень трагично, даже при том, что он не был очень хорошим мальчиком, согласно моему мужу.
— Нет?
— Нет. Он был из тех мальчиков, которые затаили опасные фантазии. Его звали Брайан Дэлахенти, но когда они были детьми, Боб звал его БД.
Рэмси стоял у своей машины в течение нескольких секунд, обдумывая это. Затем кивнул головой.
— Это очень интересно. Я мог бы взглянуть на истории об этом в своем компьютере. А может и нет; все это ведь было давным-давно. Спасибо за кофе.
— Спасибо за беседу.
Она наблюдала, как он уезжал вниз по улице (он ехал с уверенностью намного более молодого человека, заметила она, вероятно, потому что глаза его были все еще очень внимательны), а затем пошла внутрь. Она чувствовала себя моложе, легче. Она подошла к зеркалу в зале. В нем она увидела только свое собственное отражение, и это было замечательно.
Послесловие автора
Истории в этой книге жестокие. Вы, возможно, нашли, что их трудно читать в некоторых местах. Если так, то будьте уверены, я обнаружил, что их столь же трудно писать в некоторых местах. Когда люди спрашивают меня о моей работе, я развил привычку обходить эту тему шутками и юмористическими личными анекдотами (которым вам не стоит сильно доверять; никогда не доверяйте ничему, что автор беллетристики говорит о себе). Это форма отклонения, и она немногим более дипломатична, чем способ, которым мои предки Янки, должно быть, отвечали на подобные вопросы: это не твое дело, дружище. Но без шуток, я отношусь очень серьезно к тому, что делаю, и поступаю так с тех пор как написал свой первый роман, «Длительная прогулка», в возрасте восемнадцати лет.
У меня немного терпения к писателям, которые не относятся к работе серьезно, и совсем нет к тем, кто воспринимает искусство беллетристики как практически шаблонную работу. Это не шаблонная работа, и это не словесная игра. Это один из жизненных путей, которым мы пытаемся понять наши жизни, и часто ужасный мир, который видим вокруг нас. Это способ, которым мы отвечаем на вопрос: Как такое может быть? Истории предполагают что иногда — не всегда, но иногда — есть причина.
С самого начала — даже прежде, чем молодым человеком я начал писать «Длительную прогулку» в своей комнате колледжа — я понял, что лучшая беллетристика была и развивающаяся и агрессивная. Она бросает тебе вызов. Иногда она кричит тебе в лицо. У меня нет проблем с литературной беллетристикой, которая, как правило, концентрируется на необычных людях в обычных ситуациях, но и как читатель и как писатель, я намного больше интересуюсь простыми людьми в необычных ситуациях. Я хочу вызвать эмоциональную, даже интуитивную реакцию в своих читателях. Заставить их думать, что то, что они читают, не мое дело. Я выделил это курсивом, потому что, если рассказ достаточно хорош и характеры, достаточно яркие, мысли вытеснят эмоции, когда рассказ был поведан, и книга отложена (иногда с облегчением). Я помню, как читал «1984» Джорджа Оруэлла примерно в тринадцать лет с растущей тревогой, гневом, и возмущением, продираясь через страницы и пожирая историю с такой скоростью, как только мог, и что в этом плохого? Тем более что я продолжаю думать об этой истории и по сей день, когда какой-нибудь политический деятель (я думаю о Саре Пейлин, и ее резких высказываниях о «Приоритете на получение медицинской помощи») имеет некоторый успех в убеждении общественности, что белое на самом деле черное, или наоборот.
Вот кое-что еще, чему я верю: если вы входите в очень темный дом — вроде сельского дома Уилфа Джеймса в Небраске в «1922» — тогда вы должны взять яркий фонарик, и светить им на все. Если вы не хотите видеть, зачем Бога ради вы отважились вообще войти в темноту? Великий писатель-натуралист Фрэнк Норрис всегда был одним из моих литературных идолов, и я хранил в памяти его высказывание относительно этой темы более сорока лет: «Я никогда не пресмыкался; я никогда не снимал шляпу в угоду модных тенденций и не протягивал ее для пенсов. Ей-Богу, я сказал им правду».
