Челси Ярбро - Кровавые игры
Поперек пола лег косой лучик света, неестественно яркий в сумраке подземелья. Сен-Жермен стал за ним наблюдать, движение этого желтого пятнышка отмечало перемещение солнца. Лучик всполз на камни стены, стал меркнуть, потом исчез. Световой люк приобрел мягкий янтарный оттенок, исходящее из него зловоние словно умерилось. Руки узника почти потеряли чувствительность, а глаза, казалось, были накрепко приколочены к его голове. Послезавтра цепи ослабят, подумал он, и я упаду. Чтобы не доставить им удовольствия, мне надо держаться. Сен-Жермен напряг ноги, упершись в пол носками сапог и ощущая дрожь в бедрах. На город опускается ночь, думал он, и делится своим мраком и звездами с Тибром.
Где-то рядом послышался шорох, Сен-Жермен вздрогнул. Опять крысы? Да, это были они. Одну из тварей привлек запах крови, и она взбежала на плечо висевшего без движения человека "Поводя носиком, крыса принялась скусывать темную корочку с его кожи, чтобы добраться до главного лакомства. Странно, отчего он их так не любит? Крысы тоже тянутся к крови – возможно, он видит в них конкурентов. Сен-Жермен усмехнулся. Отвратительные создания, но приходится их терпеть.
Другой звук – более резкий и металлический – оторвал его от иронических размышлений. Он попробовал повернуть голову, но в истерзанном теле вновь вспыхнула боль. узник выжидающе замер. Кто там? Снова Некред? Неужели этому идиоту не спится^
– Сен-Жермен? – Чьи-то длинные пальцы ласково прикоснулись к его лицу.
Он с трудом удержался от вскрика.
– Оливия?
Она гладила его по щеке, глаза ее влажно блестели.
– О, Сен-Жермен! Что они с тобой сделали!
– Оливия,- повторил он, напрягая зрение, но сумел разглядеть лишь темный трепещущий силуэт и ощутил на губах легкий солоноватый от слез поцелуй.- Как ты меня нашла?
– Это Роджериан,- прошептала она.- Он говорил с детьми, живущими под трибунами, потом встретил старого гладиатора. Тот сказал, что ты где-то здесь и что тебя навещает владелец зверинца. Мы ищем тебя много дней.- Шепот смолк, потом снова возобновился.- Я сбежала из отцовского дома, Франциск. Ушла от Юста. Моей матери нет в живых. Она умерла два года назад.
– Мне жаль,- пробормотал Сен-Жермен, не зная, что тут еще можно сказать. Горю не поможешь словами. Ему захотелось обнять ее, чтобы как-то утешить, однако он даже не шевельнулся, сознавая беспомощность своего положения. Была и еще одна вещь, которой объятие могло бы его одарить, но… Сен-Жермен устыдился эгоистичности своего побуждения и выбросил из головы эту мысль.
– Рим полнится слухами…- Оливия вдруг встрепенулась, с ужасом глядя на крысу. Наглая тварь соскочила с плеча узника и затрусила по полу к щели в стене.- Как ты все это выносишь?
– У меня нет особого выбора,- усмехнулся он.
– Но… они просто варвары!
– Тюрьма есть тюрьма. В Ниневии, в Риме, в Ло Янге. Я побывал во многих узилищах, они мало в чем разнятся между собой. Камера становится твоим миром, Оливия, и не имеет значения, кто ее охраняет.- Сен-Жермен чуть подался вперед, чтобы тронуть губами ее лицо.- Я рад тебя видеть. Я ждал.
– Мы искали тебя,- сказала она виновато.- Сен-Жермен, тебе тут очень плохо?
– Бывало и хуже,- поморщился он.
– За тобой кто-нибудь ходит? – Оливия осеклась, сообразив, что сморозила глупость.
– Как видишь.
Она закусила губу и потянулась к оковам, охватывающим его запястья.
– Не делай этого,- спокойно сказал он.
– Но… я хочу их ослабить.
– Во-первых,- Сен-Жермен улыбнулся,- они не дают мне упасть. А во-вторых, внутри их имеются небольшие шипы, и при каждом движении…
Оливия отшатнулась.
– Шипы? Это бесчеловечно!
– Не будем об этом.- Он улыбнулся еще раз, и во взгляде его вспыхнуло любопытство.- Скажи лучше, как ты попала сюда?
Она опустила глаза.
– Один гладиатор… из тех, что когда-то меня… посещали,- голос ее смущенно понизился,- вызвался мне помочь. Он слыхал, где тебя держат, и проводил меня вниз, а потом… показал, куда надо идти…
– Предварительно стребовав плату? – спросил Сен-Жермен, напрягаясь.
Оливия отвернулась.
– Нет. О плате речь не зашла.
Он вздохнул с нескрываемым облегчением.
– Разве это так важно? – спросила она сорвавшимся голосом.- Ты ведь знаешь, как я жила. Разве еще один похотливый самец что-то во мне изменил бы?
Сен-Жермен досадливо шевельнул бровями.
– Нет, Оливия, разумеется нет. Пожалуйста, успокойся. Просто я не хотел бы стать причиной твоих дополнительных унижений. Именем Харона 67, Оливия, римские понятия о добродетели совершенно мне чужды.- Он деланно рассмеялся.- Я с ними несовместим. Мои объятия оставляют женщину целомудренной, если мерилом целомудрия считать частоту совмещения гениталий.- Взгляд его сделался вдруг невыразимо печальным.- Оливия, я вне себя от того, что нам придется расстаться.- Он пожалел о своих словах, ибо лицо ее исказилось.
– Нет,- выдохнула Оливия.- Ты не умрешь.- В глазах ее промелькнуло нечто похожее на безумие.- Я этого не хочу.
– Мне тоже этого не хотелось бы,- сказал Сен-Жермен, шуткой пытаясь придать ей бодрости.- Роджериан – новый для меня человек, но он умен и добросердечен. Держись его, он послужит тебе опорой. Есть еще кое-что, чего тебе надо придерживаться, когда свершится преображение твоей плоти. Но у нас мало времени, чтобы все обсудить, поэтому выслушай, что я скажу, и постарайся запомнить.- Ничего она не запомнит, подумал он с горечью.- При тебе всегда должны находиться несколько ящиков римской земли, лучше из отчего сада, особенно в дальних поездках. Тебе придется много ездить, не задерживаясь на одном месте долее четверти века. Такие, как я и какой станешь ты, старятся очень мало, и люди обращают на это внимание. Хорошо, если ты займешься торговлей, это дает достаток и возможность скрыться в краях, с какими торгуешь. Не прерывай меня,- прикрикнул он на нее.- Будь осмотрительна в выборе мест проживания. Города лучше селений.
– Не говори всего этого! – горячо сказала она – Когда мне что-то потребуется, я спрошу у тебя.
– Если тебе представится такая возможность,- мрачно пробормотал Сен-Жермен. Глаза его странно блеснули.- Оливия, помолчи. Ты обязана взять себя в руки. Я уже потерял своих близких друзей, но – пусть это кощунство – ты мне дороже их.
Огонек безумия в ее взоре погас.
– Прости, Сен-Жермен. Я слушаю, говори.
Из светового колодца вдруг пахнуло отвратительным смрадом. Это был дух гниения человеческих тел или того, что от них оставалось. Ноздри Оливии дрогнули, но она даже не шевельнулась, вся обратившись в слух.
