Дэниел Истерман - Девятый Будда
Бурят ответил на его вопрос:
— В этом документе вы признаете ваши ошибки, допущенные в период вашего правления в роли Кхуту-кхту. В документе вы заявляете, что в результате своих грехов перестали быть кхубилганом и что Джебцун-дамба Кхутукхту воплотился в другом теле. Вы признаете это и свободно отдаете бразды правления в руки новой инкарнации, который будет править вместо вас с помощью народного правительства во главе с Сухэ-Батором. Новый Джебцундамба Кхутукхту и народное правительство, в свою очередь, выражают признание за помощь, оказанную Советской Россией, и хотят установить с этой страной особые отношения. Вы сами становитесь обычным гражданином, будете жить в своей летней резиденции и откажетесь от всей своей собственности и от владений в Шаби. Вас лишат только титула и власти, ничего более. Вы можете продолжать пить. У вас будет так много женщин и мальчиков, как вы захотите. Можете оставить все ваши игрушки и безделушки, но не приумножать их. После вашей смерти все это перейдет во владение государства.
«И как скоро я умру?» — подумал он. Должен быть какой-то способ привести сюда Унгерна. Пусть разбираются между собой. Какое отношение все это имеет к нему? Теперь он, разумеется, знал, кем является один ребенок. Он ожидал этого. Но кто второй?
— А если я откажусь подписать?
— Вы знаете, что у вас нет выбора. Но если вы все подпишете, то это облегчит в значительной степени вашу дальнейшую судьбу: уютный дом, щедрое денежное пособие, удовлетворение всех земных желаний. В какой-то степени я завидую вам.
— Правда? — спросил он. — Возможно, вы, в таком случае, пожелаете поменяться со мной местами. Ваше зрение на мою слепоту, вашу власть на мой комфорт, вашу человечность на мою божественность и мое пьянство.
Бурят промолчал. Хозяин и не ждал, что тот что-то скажет.
— Итак, — продолжал Кхутукхту, — что еще вы хотите, чтобы я сделал? Какие еще бумаги я должен подписать?
— Вы можете помочь нам предотвратить кровопролитие, — ответил бурят. — Ваши солдаты все еще хранят вам верность. Большинство настроено против фон Унгерна Штернберга — монголы, некоторые буряты, тибетцы, китайцы, которым вы дали амнистию. Он пытается купить их награбленным добром, но они давали вам клятву верности. Прикажите им сложить оружие или присоединиться к народной армии. У барона останется только горстка русских и несколько японцев, которых он привел в Ургу в феврале. Я подготовил декрет от вашего имени, призывающий все ваши войска ни во что не вмешиваться и ждать дальнейших инструкций от вас или одного из ваших представителей. Нужны только ваша подпись и ваша печать.
«А если кровопролитие начнется, — подумал Кхутукхту, — чье тело первым окажется на виселице?».
— У вас есть свой кхубилган, — ответил он. — Пусть он подпишет декрет. Пусть он соберет вокруг себя верующих.
— Вы знаете, что на это понадобится время. У нас нет времени. Если мы хотим спасти жизни людей, мы должны действовать без промедления.
«Чьи жизни? — спросил себя кхубилган. — Жизни монголов? Или жизни солдат армии Советов?» Он знал, что большевистские войска уже вошли на север страны.
— Это не в моих полномочиях. Но если вы позволите мне, я свяжусь со своим военным министром.
Он протянул руку и поднял телефонную трубку. Данджинсурен все поймет. Он пошлет сюда Унгерна. И тогда он сможет спокойно сидеть и слушать, как они будут драться за власть.
Телефон молчал. Это следовало учесть раньше.
— Извините, — сказал бурят. — Ваш телефон временно отключен. Сегодня вечером вам придется самому принимать решение.
Он откинулся на спинку стула, на какое-то мгновение почувствовав себя побежденным.
— Подведите ко мне мальчика, — попросил он. — Я хочу поговорить с ним. Я хочу дотронуться до него.
Возникла пауза, затем Замятин что-то произнес на плохом тибетском. Ему что-то протестующе ответила женщина, но он отклонил ее возражения. Раздалось шарканье ног. Кто-то стоял около его кресла. Он протянул руку и потрогал лицо, детское лицо.
— Подойди ближе, мальчик, — сказал он по-тибетски. — Я не чувствую тебя. Я не могу увидеть тебя, но я должен дотронуться до тебя. Не волнуйся, я не сделаю тебе больно.
Но мальчик сжался и остался на своем месте, отклонившись от его руки.
— В чем дело? — спросил он. — Ты боишься меня? В этом причина?
Он чувствовал, как заколотилось его сердце. Странно, но теперь, когда они были так близко, он с удивлением понял, что сам боится мальчика. Было какое-то святотатство в том, что они находились рядом, два тела, воплощающих одного бога. Откуда-то из глубин сознания всплыл отчетливый образ: бесконечный ряд сияющих зеркал, повторяющих отражение одного и того же человека, становящееся на расстоянии неясным и смутным. Он стал понимать самого себя лучше, чем понимал раньше: он понял, что он всего лишь зеркало, и почувствовал себя хрупким, как стекло, наклоняющееся в свете свечи. От самого слабого прикосновения он мог упасть и разлететься на крошечные серебряные кусочки.
— Да, — признался мальчик.
Голос его дрожал, но это был прекрасно поставленный голос. Он был уверен, что мальчик хорош собой и у него нежная кожа. Что, если бы они оказались в одной постели? Как отреагировали бы на это зеркала?
— Почему ты боишься меня? — спросил он.
— Я не знаю, — ответил мальчик. — Но...
— Да?
— Но Тобчен сказал мне, что вы попытаетесь убить меня. Если узнаете о моем существовании.
Он провел пальцем по косой скуле. Ему всегда доставляло удовольствие говорить по-тибетски.
— Кто такой этот Тобчен?
— Он был моим наставником. И моим лучшим другом. Если не считать Чиндамани. Он был пожилым человеком. Он умер, когда мы пытались добраться до Гхаролинга. Это было давно.
— Я понимаю, — сказал он. — Мне жаль. И мне жаль, если он сказал тебе, что я попытаюсь убить тебя. Зачем ему понадобилось это говорить?
— Потому что вы мое другое тело. Потому что только один из нас может быть Кхутукхту. Они хотят сделать меня Кхутукхту вместо вас.
Кожа мальчика была очень мягкой. Старый Тобчен, разумеется, был прав. Он бы приказал убить мальчика, если бы это помогло ему удержать трон. Но эта мысль испугала его. Если он разобьет одно зеркало, что случится с образами во всех остальных зеркалах?
— Возможно, — прошептал он, — я мог бы быть твоим наставником. И мы могли бы стать друзьями. У меня во дворце полно игрушек. Ты можешь остаться здесь: тебе никогда не будет скучно, ты никогда не устанешь. — «И никогда не состаришься», — подумал он.
Мальчик отважился подойти чуть ближе.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Они говорят, что теперь меня зовут Джебцундамба Кхутукхту. Мне трудно произносить его.
