Вера Крыжановская - Из царства тьмы
На минуту экран совершенно скрылся из вида, потом из-за густой дымки отчетливо вырисовался широкий луч света от волшебного фонаря, и поэтому изумрудному фону скользнуло по направлению к раме что-то смутно очерченное. С головокружительной быстротой эта, так сказать, паутина исчезла во внутренности рамы, и столь же быстро сгустился дым на поверхности студенистой материи, а затем точно всосался в нее. Вслед за тем фонарик осветил картину, представлявшую обвитую ползучими растениями террасу с балюстрадой, на которой, как живой, стоял мужчина высокого роста в белоснежной одежде и с чалмой на голове. Одна его рука была поднята, из тонких пальцев исходили голубые лучи, так же, как и из черных глаз, и этот странный фосфорический свет его очей, казалось, выходил из рамы и терялся в пространстве.
Доктор не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть от изумления, и жадно любовался чудной, явившейся из пространства, картиной, которая вблизи казалась нарисованной масляными красками и поражала своей жизненностью, а странные лучи, исходившие из глаз и рук, можно было заметить, только если рассматривать на некотором расстоянии.
Князь сиял от восторга и благодарности к магу и тотчас приступил к изготовлению других портретов. Получился еще один портрет — бюст и два небольших, овальной формы, которые князь вложил в золотые медальоны на цепочках, очевидно приготовленные заранее. Один он повесил на себя, а другой дал Вадиму Викторовичу, наказав ему всегда носить на шее для предохранения от зла и для развития собственных астральных сил.
Два дня спустя они нежно простились с друзьями-наставниками и, покинув виллу, отправились в Петербург.
Покинув Комнор-Кастл после покушения бывшего мужа, едва не стоившего ей жизни, Мэри поехала сначала в Париж, где рассталась с Уриелем, а затем направилась в Канн, с намерением везти мать в Петербург.
К своему великому сожалению, она нашла Анну Петровну очень изменившейся и больной. Пережитые тяжкие испытания, лишения и унижения подорвали здоровье слабой женщины, привыкшей ко всяким удобствам и роскоши. Болезнь печени приняла тревожный оборот, а к ней присоединилась болезнь сердца.
Мэри нашла невозможным перевозить больную в суровый петербургский климат и написала об этом Уриелю, выразив надежду, что братство не будет препятствовать ей остаться около матери, но обещала во всем остальном сообразовываться с указаниями наставников. Желаемое разрешение ей было дано, а из опасения, что ее разлучат с дорогой больной, Мэри беспрекословно выполняла все сатанинские обряды.
Однако несмотря на радость иметь подле себя любимую дочь, Анна Петровна инстинктом материнского сердца чувствовала, что Мэри стала совсем другой, и что эта перемена для нее пагубна. Тайная душевная тревога, которую она не смела обнаружить, терзала ее: она не могла понять, почему Мэри избегала посещать церковь, уклоняясь от всякого разговора о религии, и вполне стала атеисткой.
Разрушаясь физически и страдая нравственно, Анна Петровна угасла месяцев через семь после возвращения Мэри из Англии.
В самый день ее кончины внезапно явился один из членов братства, назвавшийся братом Укабах и якобы бывший другом покойного Ван-дер-Хольма. Случай удачно привел его, чтобы помочь молодой вдове в заботах о погребении. На самом же деле Мэри не хотели допустить до участия в пoхоронах, и она серьезно заболела, так что церемония совершилась в ее отсутствие.
С целью восстановить душевный покой Мэри отправилась путешествовать, побывав в Италии и Швейцарии, а затем по прошествии почти года со смерти матери она решилась, наконец, вернуться в Россию.
Уриель посоветовал ей в первое время не обременять себя заботами о сестре и брате, поэтому она поместила Наташу в хороший пансион в Невкателе, а Петю, ввиду того, что у него был хороший тенор и он помышлял о сцене, она устроила в Милане в школу известного профессора пения. Избавившись таким образом от забот насущных, Мэри отправилась в Петербург. Но перед отъездом у нее побывал Уриель, чтобы дать ей некоторые наставления и советы. Кроме того он обещал в непродолжительном времени посетить ее в столице, так как имел в виду обревизовать сатанинские организации в России. Он посоветовал Мэри по возможности восстановить старые знакомства, появляться в обществе и принимать у себя: словом, всячески отвлекать от себя подозрения.
— Петербургские братья введут вас в кружки, связанные с нашей общиной, но вы должны иметь знакомых и среди обыкновенных смертных, чтобы приобретать последователей. Вы достаточно богаты для того, чтобы занять видное место в свете, а в первом этаже дома Бифру находятся прекрасные помещения для приемов. Но, — прибавил Уриель, — более всего старайся, сестра Ральда, побеждать в себе страх, который может погубить, потому что страх — это канал, по которому улетучивается флюид мужества, воли и сопротивления, отдавая человека во власть сильнейшего. Впрочем, рассчитывайте на друзей, и в особенности на Бифру, который будет там у себя.
Со странным чувством вступила Мэри в дом, где столь необычно и мрачно началась ее карьера и где теперь она была хозяйкой. На станцию за ней выехал чудный экипаж Ван-дер-Хольма, а у входа с величайшим почтением встретил старый дворецкий Биллис. В той самой столовой, где она, бедная и робкая, впервые обедала с Ван-дер-Хольмом, ей подали превосходный, роскошный обед, а по возвращении в залу явился Биллис и вручил новую чековую книжку, прося подписать разные суммы.
— Если вы пожелаете, барыня, я по-прежнему займусь всем хозяйством и наблюдением за домом, как было при покойном барине. Вы не будете обременены никакими хлопотами и мелочными заботами, ничто не помешает вашим занятиям.
— Отлично, друг мой, примите по-прежнему все дела, но для личных услуг мне необходима женщина, прежде всего горничная, к тому же она не должна быть трусиха.
— Горничная уже нанята и я представлю ее вам, сударыня. Она знает все необходимое, чтобы угодить барыне, и, конечно, ничего не боится.
Горничная оказалась женщиной средних лет, угрюмой, неприятной на вид, но свои обязанности она знала в совершенстве, и барыня осталась ею довольна.
Мэри не приходилось нисколько заботиться о хозяйстве и все шло, как заведенная машина. Первые дни она провела за устройством своего нового жилища. Комнаты второго этажа были великолепны и вполне приспособлены к большим приемам. Для своих же личных покоев Мэри избрала прежние комнаты Ван-дер-Хольма. С удивлением увидела она на прежнем месте в кабинете статую сатаны, бывшую и в молельне Комнор-Кастла, и ей показалось, будто статуя со злой насмешкой глядела на нее. Воздав ей положенное по титуалу поклонение, Мэри хотела сесть за стол, как вдруг увидела на спинке кресла страшного кота, бывшего всегда при Ван-дер-Хольме. Она вздрогнула от отвращения, вспомнив, сколько раз мерзкое чудовище бросалось на нее или своего прежнего хозяина, и кот внушил ей непреодолимый ужас.
