Рейчел Уорд - Когда придет дождь
– На этот раз я сама подниму.
Она нагибается, берет банку и бросает в урну, затем подходит и встает рядом со мной.
– Как дела, Карл? Меня удивило, что ты уже гуляешь. Ты ведь только вчера вернулся домой, правда?
Кажется, ей известно обо мне все, а я понятия не имею, кто она такая. Может, и знаю, но не помню. Зато вспоминаю, что у меня в кармане украденная банка кока-колы, сигареты, нож и мобильник с фотографиями Нейши.
– У меня все в порядке. – Я отвожу взгляд.
– Я к вам сегодня заходила, но дома никого не было, – отвечает полисменша. – Нам нужно поговорить с тобой о том вторнике. Я знаю, в больнице ты с кем-то общался, но для нас это важно. Необходимо снова коснуться этой темы. Ты ведь сейчас идешь к себе?
– Да, но я не уверен…
Я не уверен, дома ли мама. Не знаю, куда она ушла и вернется ли.
– Хорошо. Я тогда позвоню твоей маме. Узнаю, когда удобнее зайти. Но нам надо поговорить сегодня. Чем раньше, тем лучше.
Голос у нее добрый, но мне от него тревожно. Что ей нужно? Мне нечего сказать. О том, что помню… про такое полицейским не рассказывают.
– Ладно, звоните, – мямлю я и поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Я очень опечалена смертью Роба, – говорит полисменша.
Я останавливаюсь, но смотрю не на нее, а в землю.
– Нам с ним не всегда было просто, но я потрясена случившимся. Это так ужасно.
Вяло киваю и иду дальше. Скорее бы убраться отсюда.
– Мы сегодня еще увидимся? – спрашивает она.
– Да, конечно, – отвечаю я.
И пускаюсь бежать к дому, но вынужден остановиться. Живот переполнен, и я боюсь, что меня вытошнит. Бег с кока-колой не дружит.
В доме пусто. Делаю несколько глубоких вдохов, как меня учили в больнице, чтобы вытолкнуть из головы мысли о маме, Робе, полиции, Нейше. М-да, Нейша. Мне ужасно хочется достать мобильник и снова посмотреть ее снимки, но в животе отчаянно урчит. Я уже не помню, когда в последний раз ел. Голод отодвигает все тревожные мысли. Надо срочно что-нибудь приготовить, пока желудок не устроил мне бурю. Открываю пакет с хлебом, пихаю пару кусков в тостер и нажимаю рычаг. Никакого результата. Щелкнув, рычаг снова поднимается. Тостер отказывается поджаривать мой хлеб. Ничего, поджарю на гриле. Он ведь электрический; главное – найти нужную кнопку, и он заработает. Интересно, получится ли у меня? Получилось! Целых четыре куска насажены на вертел и теперь аккуратненько поджариваются. Пора заняться фасолью. Достаю из шкафа сковородку, ставлю на плиту, зажигаю газ, открываю банку и вываливаю ее содержимое на сковородку.
Иду в гостиную и включаю телевизор, чтобы в голову снова не полезли мысли о полисменше. Попадаю на передачу о еде. Смотрю, как парень на экране ловко крошит овощи и жарит их. На другой сковороде уже с шипением готовится мясо. Он переворачивает куски, добавляет специи и поливает соусом. Сказать по правде, выглядит аппетитно. Не могу отвести глаз от телика. Желудок пинает меня изнутри, требуя настоящей еды. Повар выкладывает свою стряпню на большое белое квадратное блюдо и наклоняется, нюхая кушанье.
Я вдыхаю вместе с ним, ожидая почувствовать запах мяса, лука и чего-нибудь еще. Но в горло лезет горький, удушливый дым. А-а, черт! Мчусь в кухню. Над плитой поднимается и плывет сизый чад. Хватаю сковородку. Она обжигает мне пальцы. Стаскиваю ее с огня и опрокидываю на пол, на кучу увядших цветов. Пластиковые ведерки шипят и плавятся. С грилем дела не лучше. Хлеб превратился в уголь. В цветах – черное месиво. Фасолины исчезли. Что же со мной творится? Я всего лишь хотел приготовить нехитрую еду. Я жутко голоден. И боюсь, на этот раз не сдержусь и зареву.
Почему мама ушла, не приготовив мне поесть? Почему вообще не научила меня готовить? И куда она подевалась?
Я торчу посреди кухни, опустив руки, и реву, как маленький.
– Карл!
Мама стоит в дверях кухни, глядя на сотворенный мною бардак.
– Что это такое? Может, расскажешь, что ты здесь устроил?
Глава 7
– Мам, я проголодался. Еды в доме не было, и ты ушла. Что мне оставалось делать?
Я сержусь на нее, и мой голос все громче с каждым словом.
– Где ты была? Мама, я тебя спрашиваю: где ты была?
Она не отвечает. Просто стоит. Я вдруг замечаю, что она держит в руках по бело-синему мешку из супермаркета «Теско». Оба доверху набиты едой. Ее лицо вытянулось еще сильнее, а морщины стали глубже. Волосы тусклые и сальные. Она завязала их в конский хвост, но несколько прядок все равно свисают со лба. Ей тридцать четыре года, но выглядит она на все пятьдесят.
– Где ты была? – спрашиваю снова.
Я охрип от крика.
– Ходила узнать насчет похорон.
Я чувствую, что куда-то проваливаюсь. Похороны! Как же я о них забыл?
Переступаю через валяющуюся в цветах сковородку и, стараясь не задеть цветов, подхожу к маме, беру у нее мешки и отношу на стол. На плите до сих пор шипит зажженная конфорка. Гриль тоже включен. Закрываю газ, выключаю гриль, потом открываю окно.
Мама продолжает стоять, отрешенно разглядывая кухню.
– Ты присядь, – предлагаю ей.
Мама бредет к столу, медленно садится.
– Пить хочешь? – спрашиваю.
Она кивает. Я хватаю чайник, иду к мойке и останавливаюсь. Мне боязно открыть кран. Глупость, конечно, но ничего не могу с собой поделать.
– Нет, не чай, – выручает меня мама и указывает на холодильник.
Я облегченно выдыхаю, ставлю чайник на разделочный стол, достаю из холодильника банку пива и протягиваю маме. Она качает банку в руках и почему-то не открывает. Я тянусь через стол и сам открываю банку.
– Спасибо. – Мама делает глоток. – Мне там надавали кучу бумажек. Посмотри.
Она открывает сумочку и достает пачку буклетов. «Когда умирает ребенок»… «Тяжелая утрата имеет свои преимущества»… «Путеводитель по Хейфилдскому кладбищу»… «Дети и похороны».
Я открываю один, начинаю читать. Мне становится тошно. Я захлопываю буклет и отодвигаю прочь.
– Значит, ты уже решила, как все будет?
Мама знает, о чем я спрашиваю, но отвечает не сразу. Молча кусает губы. Кажется, сейчас заплачет. Нет, сдержалась.
– Его кремируют и отдадут нам урну с пеплом. Урну мы хоронить не будем. Принесем ее домой.
– Кремируют? – переспрашиваю я.
Значит, его сожгут. Нет, это неправильно. В этом есть что-то… непоправимое.
– Да. Ты не возражаешь? Карл, я не знала, что делать. Я должна была принять решение. Но если ты не рад, можем отказаться от кремации.
«Рад». Слово, будто пепел, забивает мне рот.
– Я, наверное, не так сказала. Какая тут радость, – спохватывается мама. – Я не хотела… не хотела…
