Стивен Кинг - Высокая зеленая трава
Спускалась ночь, и умирающий день пахнул только что выкошенными лужайками и жарящимся во дворах мясом, и девушками, собирающимися на свидания, и бейсболом под искусственным освещением. Она катила по улицам Дарема, штат Нью-Хэмпшир, в тускло-красном свете, солнце раздутой каплей крови висело на горизонте. Она проехала мимо Стратэм-Хилл-Парка, где тренировалась в составе команды, когда училась в старшей школе, повернула у бейсбольного поля. Послышался удар алюминиевой биты по мячу. Мальчишки закричали. Темная фигура, наклонив голову, помчалась к первой базе. За дорогой Бекки особенно не следила, монотонно напевала один из лимериков, лишь отчасти осознавая, как шевелятся губы. Самый старый из всех, которые ей удалось найти при подготовке того сочинения по литературе, лимерик, написанный задолго до того, как развитие языка вывело эту стихотворную форму на новый уровень, и в ней нашлось место таким словам, как «гребаный»:
— Девочка однажды спрятаться решила, — напевала она.
— И очень подошла ей высокая трава.
Да только звери хищные там жрали всех,
Кто встретился, включая и людей.
И приходили к выводу, что нету их вкусней.
«Девочка, — подумала Бекки. — Ее девочка». Тут она, наконец-то, поняла, что делает. Она отправилась искать свою девочку, ту самую, за которой ее оставили присматривать, и, ох, дорогой Иисус, в какой гребаный переплет она попала, девочка куда-то ушла, и Бекки должна найти ее до того, как родители вернутся домой, и уже темнеет, и она даже не может вспомнить, как звали эту маленькую говнючку.
Она попыталась вспомнить, как это случилось. Но память словно затянуло непрозрачным, сводящим с ума пологом. Потом вспомнила. Девочка захотела покачаться во дворе на качелях, и Бекки сказала: «Иди, конечно», занятая другим. Переписывалась с Тревисом Маккином. Они ссорились. Бекки даже не услышала, как захлопнулась сетчатая дверь черного хода.
«и что я скажу маме, — писал Тревис, — я даже не знаю хочу ли я оставаться в колледже не говоря уже о том чтобы заводить семью».
Или вот этот перл: «если мы поженимся мне придется сказать ДА и твоему брату? Он всегда сидит на твоей кровати и читает скейтбордский журнал, просто не понимаю почему его не оказалось там в тот вечер когда я тебя накачал. тебе нужна семья так заводи ее с ним».
Она яростно вскрикнула и зашвырнула мобильник в стену, оставив выбоину в штукатурке. Оставалось только надеяться, что родители вернутся пьяные и не заметят. (И кто эти родители? Чей это был дом?). Бекки подошла к венецианскому окну и выглянула во двор, отбрасывая волосы с лица, пытаясь успокоиться… и увидела пустые качели, раскачивающиеся в легком ветерке, мягко поскрипывая цепями. И открытую калитку на подъездную дорожку.
Она вышла в благоухающий жасмином вечер и закричала. Она кричала на подъездной дорожке. Кричала в палисаднике. Кричала, пока не заболел живот. Стояла посреди пустынной дороги и кричала: «Эй, малышка, эй!» Отшагала квартал и вошла в траву, где бродила, расталкивая высокие стебли, казалось, не один день, разыскиваю потерявшуюся девочку, ответственность за которую лежала на ней. Когда, наконец, сумела выйти из травы, автомобиль уже ждал ее. Она села за руль и поехала. Вот и едет, без всякой цели, оглядывая тротуары, а внутри набирает силу паника отчаяния. Она потеряла свою девочку. Девочку увели у нее — потерявшуюся девочку, ответственность за которую лежала на ней, — и кто знает, что с ней случилось, что с ней случается прямо сейчас. От незнания разболелся живот. Сильно разболелся живот.
Стая маленьких птиц пролетели в темноте над дорогой.
В горле пересохло. Так чертовски хотелось пить, что она едва дышала.
Боль протыкала ее ножом, входила и выходила, как поршень любовника.
Проезжая мимо бейсбольного поля второй раз, она увидела, что игроки разошлись по домам. «Матч прерван из-за темноты», — подумала она, и от этой фразы по коже побежали мурашки. тут она и услышала крик девочки.
— БЕККИ! — крикнула маленькая девочка. — ПОРА ЕСТЬ! — словно это Бекки потерялась. — ПОРА ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ И ПОЕСТЬ!
— ЧТО ЭТО ТЫ ВЫТВОРЯЕШЬ, МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА? — прокричала Бекки в ответ, сворачивая к тротуару. — ИДИ СЮДА! НЕМЕДЛЕННО ИДИ СЮДА!
— ТЫ ДОЛЖНА МЕНЯ НАЙТИ-И-И-И! — голос девочки звенел от веселья. — ИДИ НА МОЙ ГОЛОС!
Крики вроде бы доносились с дальнего конца поля, где росла высокая трава. Разве она уже не искала там девочку? Разве не бродила в траве, пытаясь ее найти? Разве сама едва не заблудилась в траве?
— ЖИЛ ОДНАЖДЫ ФЕРМЕР КОРШОК! — прокричала девочка.
Бекки вновь пошла на поле. Сделала два шага и вскрикнула, от ощущения, что в ее матке что-то рвется.
— ОН ПРОГЛОТИЛ СЕМЯН МЕШОК! — прокричала девочка. Голос ее вибрировал, она едва сдерживала смех.
Бекки остановилась, выдохнула боль, а когда худшее миновало, сделала еще один пробный шаг. Боль тут же вернулась, сильнее прежней. Теперь все нутро разрывало, словно ее внутренние органы — туго натянутую простынь, которая начала рваться посередине.
— И ТРАВА ПРОРОСЛА ИЗ КИШОК! — орала девочка.
Бекки всхлипнула, покачнувшись, вновь шагнула вперед, почти добралась до второй базы, высокая трава уже рядом, но боль вновь ножом пронзила ее, и она упала на колени.
— А ТА, ЧТО ОСТАЛАСЬ, ЯЙЦАМ ДОСТАЛАСЬ,
И КТО ИХ ОТЫЩЕТ ТЕПЕРЬ? — И девочка залилась радостным смехом.
Бекки сжала обвисший пустой бурдюк живота, закрыла глаза, наклонила голову, ожидая облегчение, а когда почувствовала, что чуть-чуть стало легче, открыла глаза… и в землистом свете зари увидела Кэла, который смотрел на нее сверху вниз. Пронзительным и жадным взглядом.
— Не двигайся, — сказал он. — Пока не надо. Просто отдыхай. Я здесь.
Голый по пояс, он стоял рядом с ней на коленях. Его тощая грудь выглядела очень бледной в этом сером полусвете. Лицо обгорело — сильно, на кончике носа надулся волдырь, — но выглядел он отдохнувшим и полным сил. Более того, глаза сверкали и он, похоже, пребывал в превосходном настроении.
«Ребенок», — попыталась она сказать, но не получилось, из горла вырвался лишь скрип, словно кто-то пытался открыть заржавевший замок ржавым ключом.
— Ты хочешь пить? Готов спорить, что хочешь. Вот. Возьми. Положи в рот. — И он затолкал ей в рот влажный, холодный клочок его футболки. Он вымочил его в воде и свернул в тонкий рулон. Она жадно сосала его, как голодный младенец — грудь матери.
— Нет, достаточно. Тебе станет хуже. — Он забрал свернутую в рулон тряпку, оставив ловить воздух раскрытым ртом, как рыбу в ведре.
