Алексей Вилков - Infernal
– Прозрел, – съёрничал Секир. – Хорошо, что я оставил вас наедине.
– Зря, – сказал Белкин, потирая затылок. – Ты бы прикончил её! Она решила отыметь меня по полной. Подсыпала мне дерьма в шампанское, какую-то дурь, от чего голова кружится и ноги подкашиваются. Решила усыпить и обчистить как последнего лоха. Я чуть не опрокинулся, но что-то не сработало. То ли с дозой напутала, то ли массу мою не рассчитала. В общем, я коньки не отбросил. Очнулся, а она шмонает в моём пиджаке. Я приподнялся и дёрнул её за руку. Та не ожидала, отскочила – шерсть дыбом, как у бешеной кошки, и ударила меня в лоб. Рассекла кожу, хлынула кровь. Я взревел и пошёл на неё горой, схватил за плечо, а она вцепилась в меня когтями. Больно, бля! Я второй рукой втащил ей в нос, но удар получился слабым. Слабость всё же мешает, и мошки перед глазами прыгают в ритме сальсы. Та схватила бутылку – и в меня. На редкость удачно увернулся. Та блядь к выходу, а я за ней, но проворная оказалась баба. Махнула хвостом и за порог, а меня реально подкосило. Подполз до порога, а за ним пусто. Скатилась, видимо, кубарем вниз и наутёк. Я облокотился на стену и вытирал кровь с лица. Зверски саданула, но швы наклыдывать не пришлось. Примочил остатками шампанского. Кровь свернулась. Ссадина есть, её заклеил. Скажу, что ударился об косяк или в аварию влетел. Отмазки придумал. Стыдно, ей-Богу, что так попал. Никогда раньше не нарывался!
Белкин выглядел жалко и виновато. Ему было тошно и не по-детски стрёмно. Точно не по себе. Мы старались поддержать его, и кое-как у нас это получалось.
– Типичный случай, с одной стороны, – заключал я. – Легко отделался. Но с другой стороны, не типично. С чего она на тебя вышла? Это клофелинщица, их в городе пруд пруди. Но они охотятся на женатиков, а ты парень холостой, не обременён семейными узами.
Рисковала! Или заранее не планировала тебя усыплять. Позарилась на твои шмотки. Подумала – пора брать от жизни всё и сваливать.
– А мне думается, план был. Она непривычно холодно на меня озиралась. Я был лишним и оставил её Белкину. Я не жлоб. Думал, им вдвойне комфортней будет.
– Ты как в воду глядел, – зло усмехнулся Белкин. – А ведь мне не до шуток.
– Не парься ты. Благодари небо, что отделался лёгким испугом.
– И незначительными телесными повреждениями, – угрюмо добавил пострадавший.
– Похоже, девчонка была не профессионалка, – размышлял я, выступая в роли эксперта. – Решила на тебе потренироваться. С лихвой. Действовала она коряво, поэтому тебе и повезло. Но были случаи, когда мужики погибали. Передоз, давление на нуле, и привет, архангелы!
– В натуре?
– Верняк.
– Вот, гнида! – прорычал Белкин. – Ещё встречу – убью!
– Вряд ли, – вставил Секир. – Девочка залегла на дно. И наверняка работала под прикрытием. На выходе сутенёр поджидал. Крыша нужна. Хорошо, что вышибалы не вернулись и тебя не прикончили. Эх, жалко меня рядом не оказалось! Я б им устроил финскую баню. Ты, похоже, успел ей вмазать?
– Успел. Синячище будет.
– Тогда точно залегла. Как ей в таком виде трудовую вахту нести? Зализывает раны.
– Здравствуйте, господа! – эхом донеслось сзади.
Мы одновременно обернулись, ожидая увидеть банду сутенёров с бейсбольными битами и лермонтовскую пигалицу в центре с острыми коготками. Но вместо банды долговязых ублюдков на нас непонимающе косился господин Моховской.
Первую секунду мы приходили в себя, а во вторую секунду неуверенно произнесли:
– Добрый вечер! Мы все в сборе.
– Что? Бандитская пуля? – спросил Моховской, усаживаясь за последний свободный стул.
– Один чайник взади влетел, а я не пристёгнут был и ударился об руль, – правдиво оправдывался Белкин. – Всё предельно просто, и никакой романтики.
На этой заключительной ноте допрос был исчерпан.
Выглядел Моховской как типичный столичный продюсер. Мы встречались с ним и раньше, но впервые на официальных переговорах. Мне удавалось видеть его за кулисами, в светской хронике (очень редко), в слухах и сплетнях корпоративной тусовки. Моховской представлял собой теневую сторону поп-индустрии, не любившей показываться на публике. У него это замечательно получалось. Он не носил лавры светского персонажа, избегал журналистов, вечеринки и пресс-конференции. Большую часть дня он проводил либо в студии, записывая альбомы восходящих идолов сцены, либо пыхтел на концертных площадках или возился в компаниях, подобным нашим. Короче, он был очень занятым человеком, и время его стоило дорого.
Как большой босс, он позволил себе придти без галстука. Это мы стесняли шеи, давясь от недостатка кислорода, а Моховской дышал полной грудью. На то он и известный продюсер и совладелец нескольких рекорд-компаний и много чего ещё. Всех регалий не перечислишь.
Начинал он в конце восьмидесятых, в эпоху становления отечественной эстрады. В эпоху облезлой и голой романтики, зачатков фанерной системы и клонирования провинциальных бойз-бэндов. Он имел косвенное отношение к раскрутке «Ласкового мая», но в самом дебюте их славы отошёл от дел, а в начале девяностых сотрудничал с Айзеншписом и Алибасовым. Постепенно их творческие пути разошлись. На одной арене нет места нескольким гладиаторам. В продюсерском цеху как у горцев: в конце должен остаться только один. В девяностые он сколотил приличное состояние, а после миллениума в три прихлопа обогнал старых конкурентов. Последним горцем он не стал, но ещё и не конец битвы. Апокалипсис не надвигается, а старые прогнозы Нострадамуса не сбылись.
Конкуренция ушедших девяностых стиралась. Сейчас все крутились в одной центрифуге и умели делить бизнес, как делили территорию братки в эпоху становления дикого капитализма. Отныне всё стало намного цивилизованнее и спокойнее. Несколько раз на заре девяносто пятого в него даже стреляли, и неоднократно, но Моховской уцелел. Он был хитрый лис с паутиной связей и редким талантом выходить сухим из воды. Недоброжелатели считали его чуть ли не родственником Мавроди и идейным раскрутчиком финансовых пирамид. Но это всего лишь слухи. Сам он вряд ли занимался подобными махинациями в таком масштабе, как его наречённый родственник. Когда пирамида рухнула, а Мавроди ударился в бега, кровную связь стали забывать, а когда Мавроди поймали и посадили, и даже когда выпустили на свободу, о былых недомолвках никто и не вспомнил. Былое ушло в неисчерпаемые анналы истории. Моховской по-прежнему был у руля, пожиная лавры виднейшего патриарха российской эстрады. Её отца-основателя и пророка.
С двадцать первого века Моховской занимался раскруткой на территории постсоветского пространства западных исполнителей. Отечественный продукт ему изрядно поднадоел, и прибыли с него он получал гораздо меньше, чем с европейских и американских брендов. Фактически, он превратился в западника, когда-то начиная с типичного славянофильства. Столь коренное перерождение могло произойти лишь на смене эпох. И Моховской стал его символом, продвигая в массы идеалы «Евровидения» и нигерских R’n’B.
Последние годы его дела пошли на спад. Дул ветер перемен. На небосклоне продюсерского мастерства появлялись талантливые молодые наглецы, очень агрессивно настроенные, по-спортивному злые и напористые. Они не щадили ни себя, ни других. Новые посланцы времён плодились как на дрожжах, отвоёвывая прежние активы, а старые проверенные волки уходили в небытие: кто на пенсию, покупая себе особняк в Беверли Хиллз и живя на полученные гонорары, кто буквально уходил в мир иной, оставляя после себя целые империи, кто спивался, вспоминая славное прошлое, а кто полностью продавал свой бизнес, приобретал яхту а-ля Абрамович и укатывал в кругосветку, бороздя просторы Тихого океана. Мне не довелось стать поклонником его таланта. Но доля заслуженного уважения к позабытым магистрам поп-индустрии у всех нас присутствовала. У меня тем паче.
Моховской положил перед собой телефон, словно ожидая ежесекундно получать важные сообщения. Так и получалось: ему часто звонили разные зануды и отвлекали нас от важного разговора. Ответив на парочку вызовов, он предусмотрительно отключил мобильник и убрал его с глаз долой.
Секир и Белкин облегчённо вздохнули.
– Мы уже размышляли над вашим предложением, – говорил Секир, тщательно подбирая слова. – Оно показалось нам выгодным.
– Ещё бы, – отмечал Моховской. – Я единственный серьёзный человек в этом балагане. Кто ещё в состоянии привезти сюда таких экземпляров?
– Ну, это ты загнул, старичок! – подумал я и утвердительно кивнул ему в знак согласия.
– Помните, сколько дерьма пришлось разгребать, чтоб привезти Иглесиаса?
– Хулио? – осенило Белкина. – Мы недавно о нём вспоминали. Славно мы тогда провернули его приезд на один корпоратив. Райдер так себе: морепродукты, свежие соки, меню с виллы в Пунта Кана – справились. Потом он вдруг согласился на гастроли в провинции, прихватя с собой Миранду с детьми. Сколько у него отпрысков – пять или шесть? Бабник тот ещё. Вспомните Сидни Ром, Исабель, Марию Кончиту Алонсо – какие имена! Видите ли, решил познакомиться с русской культурой. Подавай ему Казань, Екатеринбург и ещё Бог знает чего.
