Дмитрий Кравцов - Третий источник
«Ах ты ж заботливая какая…» — Толяныч скосил глаза, пробежался взглядом по стройной фигурке, опять упакованной во все черное. Однако уступая летнему солнцу, ее водолазки еле-еле хватало на то, чтоб только прикрыть пупок, а куртка из черной кожи отсутствовала напрочь. Чуть обозначившийся сосок не вызвал сперва ни малейшего интереса.
— Ключи потерял… — Сказал Толяныч. И наконец-то повернул к ней голову. Лицо удавленника произвело должное впечатление.
— Ого!!! Что это? — Похоже, она была просто поражена, а может не ожидала такого совсем уж экстремального вида.
— Ключи? Это такие металлические предметы, которые прикладывают к замку и он открывается. — Шутить не хотелось, но статус обязывает.
— Нет, я про лицо!
Стало быть шутка пропала зазря. Жаль. Обычная надменность ей изменила, и это доставило Толянычу пусть и небольшое, но все же удовольствие. Он не спеша привстал, потянулся и картинно закурил:
— Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — вот, — говорил он размахивая сигаретой и демонстрируя разбитые костяшки пальцев. — А почему это вас интересует, Мастер?
— А почему ты называешь меня Мастером? — Она уже, было, двинулась к нему, но последняя фраза будто бы уперлась ей в грудь. Точно промежду сосков. В чакру.
— А почему меня называют Мастером?
— Кто?!!
— Да есть такие… — Ушел Толяныч от прямого ответа и вновь завалился на Малютку. Интересно было бы послушать, что она скажет. Но Лиза молча подошла и уселась рядом с ним и осторожно провела пальцами по едва подсохшему рубцу на ребрах.
— Великая Матерь, что они с тобой сделали… — Так печально это у нее получилось, что наверное выдавило бы слезу у стороннего человека. Толяныч же только поджался и ощетинился.
— Только не говори мне, что жив я благодаря твоим Посредникам! Там, где я был, мне тоже довелось услышать это «магическое» слово.
Некоторое время она внимательно, прям как Матрена, смотрела ему в глаза, а кошка, кстати сказать, тут же удалилась в прихожую и заняла привычную позицию перед зеркалом. Толяныч краем глаза видел, как она там умывается.
— Я понимаю, ты зол и ранен… — Неподдельное сочувствие, вот что ранило гораздо сильнее: «Где ж ты раньше была со своим дерьмовым сочувствием, когда из меня там пыль выбивали? Или вы все это сами и спланировали?» — Можно мне осмотреть твои повреждения?
И Толяныч, уже готовый послать ее куда подальше, вновь на мгновение мысленно вернулся на ту полянку, на солнышко, искорка тогдашнего тепла мелькнула…
— Видишь ли, моя милая, — она поморщилась, но стерпела. — Что значат мои повреждения по сравнению с ранами, что наносят твои зеленые глаза, которые… — Он осторожно взял ее за руку и потянул к себе. — Что я покорен. Пленен, можно сказать, тобой навеки… Я повержен, разбит, но тем не менее, прошу тебя быть дамой моего сердца, пусть хотя бы на этот день… Ибо… Ибо… Заклинило, бляха-муха! Башка что-то не варит, понимаешь ли.
— Понимаю. — Лиза не поддавалась, попыталась отнять руку. — Отдает каким-то пошлым любовным романом.
И все же он преодолел не очень сильное ее сопротивление, и прямо губами в губы проговорил:
— Сопротивление бесполезно. Оно даже вредно! — Чуть громче, поскольку губы ее отдалялись. — Мне будет больно… — И впился, вжался, почувствовал их сладость. И не встретил возражений, а напротив, легко опрокинул ее на спину… — Ах, черт!!! — Острая боль отдалась в боку, и контакт был нарушен. Толяныч грязно выругался, но про себя и на себя, и вновь потянулся…
— Не думаю, что именно это тебе сейчас нужно. — Обычное спокойствие вернулось к Лизе. Толяныч проследил направление ее взгляда туда, вниз — флаг спущен, армия разбита и вповалку лежит на поле брани — и тоже разбитый, откинулся на подушки:
— Ладно уж, осматривай мои повреждения. — И отдался на волю победителя.
— Ага. — Кивнула она, словно бы ничуть не сомневалась в ответе. Первым делом на свет божий появилась глиняная бутыль, из которой Толянычу пришлось отпить несколько полновесных, сладких глотков. — Не увлекайся.
— Жалко, что ли? Это что — Рижский бальзам?
— Ну, типа того…
Приятное тепло, вполне умиротворительно разлилось по телу, и он впал в легкую эйфорию, позволяя дотошно осмотреть и ощупать себя, после чего был увлечен в ванную, уже нагретую и с добавлением опять-таки всяких снадобий.
Пахнет замечательно — сообщило свое мнение верхнее обоняние.
— Слушай, — спросил он ведьму, что-то колдовавшую здесь же. — А почему бы не воспользоваться чудесами современной медицины? У меня даже аптечка где-то была, ее только зарядить нужно.
— Тебе не это нужно, Фант. Твои повреждения более серьезны на энергетическом уровне, поэтому мне приходится использовать бабушкины средства.
— Ты что, всегда носишь с собой такой наборчик?
— Нет, — рассеянно сказала она. — Не всегда. И не мешай мне пожалуйста.
— Ха, не мешай! Тоже мне Баба Яга за работой… — Толяныч скорее по привычке попытался заглянуть ей снизу под водолазку, но ничего из этого не вышло. Тогда он погрузился в созерцание кафеля, поменять который собирался уже, кажется, лет сто.
Да, изрядное духовное истощение Толяныч чувствовал, но относил это на счет холодеющего внутри клона. Сейчас бы поспать…
Легкий шорох в коридоре — Матрена встала на порожек ванной и тревожно дергала ноздрями, нюхая воздух. Ну до чего ж кошка любопытная:
— Девочка, твое любопытство когда-нибудь тебя погубит.
Все окружающее виделось каким-то легким, не имеющим большого значения. Вот только Фантик…
«Как ты там, Фант?»
Ответа пришлось ждать долго: «Да так себе. Семь-восемь…»
Жив, курилка!
— Вылезай. — Приказала Лиза, и Толяныч встал, тут же был аккуратно вытерт, завернут в одеяло и препровожден к месту дальнейшей дислокации, которым оказалось старое плюшевое покрывало, расстеленное прямо на полу в большой комнате.
— Это для нас?
— Это для тебя. Ложись.
«А девочка работает, как профессиональная медсестра…» — отметил он, ложась на спину.
После, энергично растертый, натертый разными разностями до полного расслабления и изнеможения, с заново обработанными «повреждениями» он был водворен на Малютку. Впервые боль отступила практически полностью, и Толяныч отдался приятной истоме. Лишь легкое чувство вины перед «соседом», по прежнему не подававшим признаков активности, облачком застилало сознание. Но он все равно вполглаза наблюдал за Лизой, которая опять что-то бормотала, обходя комнату по периметру и глядя в свой кристалл. С книжных полок за ее действиями внимательно следила Матрена. Толяныч еще подумал, что именно отсюда кошка сиганула на Альбу, но не придал этому должного значения. Просто приятно было лежать вот так, когда теплая тяжесть наполняет тело, распластавшись по нему, как любимая женщина.
