Август Дерлет - Маска Ктулху
Повсюду были размещены каменные изваяния и барельефы, изображающие каких-то странных рыбообразных существ. Некоторые из них очень напоминали древние фигурки с острова Понапе, другие были удивительно похожи на резьбу с острова Пасхи, третьи — на работы древних инков или майя. Даже в сумраке я разглядел, что все эти скульптуры явно делали не в Инсмуте. Вполне возможно, что их привезли с Понапе или из иных мест, поскольку Марш за годы своих странствий забирался в самые далекие уголки земного шара. Единственным освещением зала служил слабый искусственный свет, горевший у подножия помоста; мне начало казаться, что скульптуры и барельефы ожили и смотрят на нас, и от их леденящего душу взгляда веяло самой древностью. Помимо скульптур, а также огромной фигуры какого-то похожего на осьминога существа, стоявшей на возвышении, в зале не было ничего, кроме старых стульев и дощатого стола; такая скудость обстановки усугубляла и без того гнетущую атмосферу собрания.
Я взглянул на своего спутника — Фелан с равнодушным видом смотрел прямо перед собой. Если он и разглядывал скульптуры, то делал это исподтишка. Решив, что открыто разглядывать зал и впрямь не слишком разумно, я также опустил глаза. Помещение быстро наполнялось народом. Было занято уже более четырехсот мест — значит, в Инсмуте проживало совсем не так мало жителей, как мне казалось. Когда выяснилось, что стульев уже не хватает, Фелан встал и отошел к стене возле входа. Я последовал его примеру, и наши места сразу заняли две старухи с тощими, покрытыми глубокими складками шеями и бесцветными выпученными глазами. Наш маневр остался незамеченным, поскольку вдоль стен уже стояли несколько человек.
В летние ночи темнеет поздно; наверное, было где-то около десяти, когда все началось. Внезапно у заднего входа в зал возник пожилой мужчина, которого можно было бы принять за священника, если бы не его одеяние, расшитое богохульными рисунками — изображениями разных уродливых рыб и лягушек. Подойдя к помосту, на котором высилась скульптура, человек начал говорить — но не на латыни или греческом, а на странном гортанном наречии, в котором я не мог разобрать ни слова; речь «священника» зал встретил тихим одобрительным гулом.
В этот момент Фелан тихо тронул меня за руку и поманил за собой; я послушно последовал за ним, хотя мне ужасно хотелось узнать, что будет дальше.
— Что случилось? — спросил я, когда мы вышли из зала.
— Ахав Марш не пришел.
— Может быть, он еще придет.
Фелан покачал головой.
— Я думаю, что нет. Надо его искать.
И он так решительно зашагал к выходу из здания, словно точно знал, где находится Ахав Марш. Сначала я думал, что мы идем к дому Маршей, на Вашингтон-стрит, потом решил, что к заводу, — и вновь ошибся. Перейдя через мост, Фелан вышел на берег моря и двинулся в сторону заброшенной гавани в устье реки Мануксет. Было совсем темно, всходила луна; в ее свете тихо серебрилась вода; в небе сияли звезды; на юге темнела гряда облаков; дул легкий восточный ветер.
— Вы знаете, куда идете, Фелан? — спросил я наконец.
— Да.
Мы свернули на старую дорогу, возле которой стояла табличка с надписью «Частное владение». Дорога тянулась вдоль берега океана, проходя по камням и песку. Вдруг Фелан опустился на колени и начал рассматривать песок.
— Здесь недавно кто-то проехал.
И в самом деле, на песке виднелись следы.
— Ахав? — спросил я.
Фелан задумчиво кивнул.
— Впереди есть небольшая бухта, — сказал он. — Это земля Маршей, старый Обед купил ее более ста лет назад.
Мы зашагали быстрее, однако теперь держались начеку.
На берегу бухты стоял автомобиль с наглухо закрытыми окнами. Мой спутник смело направился прямо к нему. Автомобиль был пуст, но на заднем сиденье лежала небрежно брошенная мужская одежда; даже в темноте я сразу узнал костюм Ахава Марша.
Захлопнув дверцу машины, Фелан побежал к морю, а возле самой воды присел и принялся что-то разглядывать. Подбежав к воде следом за ним, я увидел туфли и пару носков — толстых шерстяных носков, хотя день был очень теплым. Форма туфель, которые я разглядывал при слабом свете луны, показалась мне странной — они были невероятно широки! А как они были растянуты! Словно человек, носивший их, страдал какой-то болезнью, изуродовавшей ему ноги.
Но тут случилось нечто еще более странное — и ужасное. Внезапно Фелан сделал мне знак, я прислушался — сквозь рокот моря пробивались другие звуки, какой-то вой, доносившийся не с берега, а со стороны моря, где находился Риф Дьявола. Этот риф снился мне в страшных снах после рассказа управляющего, а затем и самого Фелана. Я вспомнил о подводных обитателях рифа и их контактах с жителями Инсмута, о странных фигурках, которые привозил с Понапе Обед Марш, о таинственном исчезновении молодых людей, которых отправляли в море, откуда они уже не возвращались! Звук донесся с востока, принесенный ветром, — жуткий булькающий напев, исходивший словно из другого мира. А затем мой взгляд остановился на еще одном свидетельстве, страшном в своей простоте и очевидности: на песке, рядом с вещами Ахава Марша, четко отпечатались следы… чьих-то широких перепончатых лап!
4
Мне очень трудно писать о последующих событиях. Как только сомнения Эндрю Фелана рассеялись окончательно, мы немедленно приступили к делу. В первую очередь следовало как можно скорее отыскать Ахава Марша, затем — членов «Ордена Дагона». Фелан сказал, что они вновь взялись за жертвоприношения, как во времена Обеда Марша, хотя занимались этим в строгой тайне. С тех пор как в городе побывали федералы, инсмутцы стали вести себя более осторожно — во всяком случае, те, кто уцелел и вернулся сюда после ухода военных. Что же касается Ахава, того самого Ахава, что сбросил с себя одежду и исчез в море, то на следующий день он появился в городе как ни в чем не бывало. Кто бы мог подумать, что ночь он провел на Рифе Дьявола? И кто бы мог догадаться о судьбе молодого человека, который в ту ночь сидел за рулем его машины? А судьба его была печальна — Ахав принес его в жертву жутким существам, обитающим в подводном городе Й’ха-нтлеи, под страшным Рифом Дьявола, который во время отлива черной, зловещей скалой выступал из темных вод Атлантики.
На следующий день уже другой молодой человек сидел за рулем машины Ахава Марша, курсирующей между его огромным домом на Вашингтон-стрит и перерабатывающим заводом, который стоял на обрывистом берегу реки Мануксет. Всю предыдущую ночь, сидя в гостинице, мы прислушивались к звукам снаружи. Мы слышали рокот моря, странное завывание и какие-то ужасные крики, хриплые и дикие, словно вопил человек, мучимый смертельным ужасом; звуки пения, доносившиеся из зала «Ордена Дагона», сливались с другими голосами, распевающими песню со странными словами, что зловеще раздавались в ночной тиши: «Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн», которые Фелан перевел так: «В своем доме в Р’льехе мертвый Ктулху ждет и видит сны».
