Марк Фрост - Шесть мессий
— Аллилуйя!
Фрэнк медленно кивнул, поглядывая на улыбающихся прохожих в белых одеждах: впечатление того, что он угодил в сумасшедший дом, усиливалось с каждым мгновением.
— И вы тоже услышите архангела, сэр, если присоединитесь к нам.
— После встречи с преподобным Дэем, понимаете?
— Все желающие к нам присоединиться встречаются с преподобным.
— А что это за башню вы там возводите? — поинтересовался Фрэнк.
— Это храм архангела, сэр.
— Значит, это церковь.
— Гораздо больше чем просто церковь, сэр.
— Именно здесь появится архангел по завершении святого действа! — воодушевился Кларенс.
— Преподобный говорит, что святое действо близко.
— Да, оно близится! О, это будет день славы!
Последовала общая аллилуйя.
«Боже мой! Сплошь ненормальные, хуже, чем стая пьяных обезьян».
— Кларенс, вот что я хотел спросить… — Фрэнк положил одну руку пареньку на плечо, а другой указал на афишу «Антрепризы», висевшую рядом на стене. — Я правильно понял, что это представление будут давать сегодня вечером?
— Да, сэр.
— А актеры, которые будут играть, они остановились в этом городе?
— Да, сэр, они в гостинице.
— А это где?
— Дальше по улице.
— Там останавливаются все гости?
— Вы тоже остановитесь там, сэр.
— Ну и почему было сразу не сказать…
Их разговор прервало неожиданное событие: по улице во весь опор, не обращая внимания на разбегавшихся в стороны прохожих, мчались пятеро всадников. Они остановились у здания, в отличие от прочих выстроенного из глинобитного кирпича, на манер ранчо или гасиенды; над его крыльцом красовалась вывеска: «Дом надежды». На крики всадников оттуда вышел и поспешил по ступеням им навстречу могучий мужчина в сером плаще — тот самый, которого прошлой ночью Фрэнк видел с отрядом в пустыне.
Пятеро в добротной, но покрытой пылью от долгой скачки темной одежде. Один ранен, остальные помогли ему спуститься с лошади. На бедре окровавленная повязка, рана, похоже, что огнестрельная. Высокий блондин — скорее всего, вожак всадников — что-то прокричал здоровяку. Что-то насчет добровольцев.
Вот дерьмо!
Здоровенный детина пролаял указания. Люди в белом уводили лошадей, тогда как из Дома надежды, чтобы помочь отнести раненого внутрь, выбежали несколько человек в черном. Один из всадников, тоже блондин, но пониже ростом, перед тем как последовать за остальными, вытащил из седельной сумы саквояж. Не прошло и минуты, как улица вернулась к обычному ритму: никто не остановился, чтобы полюбопытствовать или посудачить со знакомыми о том, что только что видели.
«Все это не похоже ни на один маленький городишко из тех, какие я видел, — подумал Фрэнк, удивляясь тому, что здешний люд не побросал все дела. — В любом другом месте все чесали бы по такому случаю языками никак не меньше часа».
Он посмотрел на рослого мужчину, поднимавшегося по ступеням Дома надежды, и тут его как обухом по голове ударили.
Господи, это же он, Корнелиус Монкрайф.
Записной громила на службе у железной дороги.
Десять лет назад Монкрайф нагрянул в Тумстоун и прямо в полном народа салуне чуть не забил до смерти своего несчастного маленького счетовода. Он объяснял рукоприкладство тем, что бухгалтер пустился в бега, прихватив с собой двадцать тысяч долларов из кассы. Может, и так, но Фрэнк и другие помощники шерифа не нашли у бедолаги никакой наличности, сам же он выдвигать обвинение отказался, и привлечь Корнелиуса за нападение не имелось возможности. И вообще этот Монкрайф вел себя крайне вызывающе.
«Какого черта он тут делает?»
— Ладно, где тут гостиница?
Выйдя из барака, чтобы посетить отхожее место, Канацзучи ускользнул из зоны размещения рабочей силы: охрана утром была не слишком бдительна, тем паче что она присматривала и за раздачей рабочим пищи. Котлы с овсянкой и черствый хлеб доставляли в расположенный неподалеку сарай, оборудованный под столовую.
Продвигаясь между хижинами, Канацзучи, подражая одетым в белое местным жителям, скривил губы в такой же, как у них, бессмысленной улыбке, и ни один взгляд не остановился на нем дважды. При дневном свете он увидел, что ни один из этих домишек не был окрашен или оштукатурен. Четыре стены и крыша из гофрированной жести.
Во сне он получил указание найти священные книги в подземных помещениях под церковью, но пока ему не удалось придумать, как туда попасть. Работы велись постоянно, и территория круглые сутки была запружена народом.
Взгляд Канацзучи наткнулся на закругленную крышу высокого здания на юге; японец двинулся в том направлении и по дороге услышал звуки, которых не было вчера.
Детские голоса! Смех!
Японец поспешил в ту сторону, откуда они доносились, и вышел к большой площадке, обнесенной оградой из колючей проволоки. В этом загоне играли в мяч и бегали наперегонки детишки — около сотни, обоего пола и всех цветов кожи. Все не старше восьми или девяти лет.
Неподалеку от площадки тянулись низкие здания — жилые корпуса.
По периметру ограды стояли взрослые. Они не участвовали в игре, не старались поощрить или приободрить участников; просто стояли и смотрели.
Теперь японец увидел достаточно, чтобы понять: люди в городе жили под воздействием самой мощной формы ментального контроля, с которой ему приходилось сталкиваться. Попытка проникновения в сознание рабочих оказалась безуспешной. Он не мог определить, каким образом и почему эти люди оказались во власти какой-то групповой иллюзии, ибо их мысли ограждала глухая, непроницаемая стена, однако… какова бы ни была природа энергии, обеспечивающей власть над сознанием этих людей, она уже начинала приходить в упадок.
А вот детишки по каким-то соображениям оставались свободными и даже выглядели счастливыми. Их растили в кругу сверстников, в отрыве от их семей.
«Здешние заправилы просто ждут, когда дети подрастут, — понял Канацзучи. — Как фермеры, которые выращивают домашний скот».
Маленькая кудрявая девочка подбежала к изгороди, под которую подкатился, остановившись у ног Канацзучи, ярко-красный мячик. Он поднял его и протянул ребенку. Девочка застенчиво посмотрела на него, и тогда японец неуловимым движением руки заставил мячик исчезнуть, а потом, протянув руку сквозь изгородь, выудил его откуда-то из-за ее уха. Удивленно охнув, девочка прижала мяч к себе и со смехом побежала к остальным детишкам.
Заметив, что их общение привлекло внимание взрослых, Канацзучи снова надел на лицо мертвую улыбку, вежливо помахал рукой и зашагал прочь.
