Брайан Стэблфорд - Карнавал разрушения
— Что-то есть печальное во всей этой пустоте, — промолвила она.
— Земля, без сомнения, еще более пуста и печальна.
— Без сомнения, — эхом откликнулась она. — Ты видел Махалалела?
— Да. Он поместил меня и Джейкоба Харкендера в комнате, вид из окна которой выходил на бесконечный простор звезд, раскинувшихся в безвоздушном пространстве, и, должен сказать, панорама впечатляет. Не знаю только, можно ли разглядеть среди них Землю.
— Он показывал мне Землю. Думаю, я бодрствую немного дольше, чем ты. Ты видел камеры со спящими людьми? — спросила Геката. — Я искала, но до сих пор не обнаружила их.
— Нет. Полагаю, со временем Махалалел покажет нам их. Он теперь человек. Но все еще не покончил со своими играми. Конечно, если я захочу разбудить Нелл, то придется просить его разрешения — но, может, лучше оставить ее спать и видеть сны, так милосерднее? Эта конкретная фантазия — бедная и убогая, разве нет?
Она странно посмотрела на него, словно не понимала причин для горечи. — Это не сон, Дэвид, — объяснила она. — Это реальный мир. Все, что случилось — случилось. Ничего уже не переделаешь — даже при помощи магии.
«Это ничего не значит, — напомнил он себе. — Пускай участник сна называет сон реальностью». — Но некое сомнение зашевелилось где-то в области желудка.
— Это сон, — настаивал он.
— Снов больше нет. Все они реальны. Мы уже за пределами иллюзии.
Ему показалось, что лучше сменить тему.
— Как ты считаешь, устроили бы тебя несколько веков бодрствования с компаньонами, которых тебе предложил бы Махалалел? — спросил он ее. — Или мы начали бы ссориться, как наши предшественники?
Она поняла вопрос как обычную провокацию и не ответила на него. — Мы с тобой похожи, — сказала она ему с таким видом, словно сама удивилась этому открытию. — Мы — монстры, и в душах у нас — лишь холодная тьма. Но еще у нас есть своего рода магия. Каждый из нас — целая Вселенная, я бы сказала, полная крошечных механических микробов, которые интенсивно трудятся, дабы сохранить нас и обезопасить. Будь они мыслящими, интересно, считали бы они нас богами?
— Мы не боги, и не надеемся ими быть, — отозвался он. — Мы — то, что мы есть, и вряд ли станем кем-либо еще, даже если Махалалелу удастся отправить этот воображаемый мирок сквозь пустоту к другому солнцу. Было бы слишком уж оптимистично ожидать, что где-то найдется гостеприимный мир, близ которого мы могли бы создать вторую Землю. Если магия нам больше недоступна, тогда уже ничто не поможет, и я не вижу разницы, сколько ждать смерти — сто лет или тысячу, провести это ожидание, бодрствуя, или же во сне.
— Разница есть, — заметила она. — Вся разница мира. Ты не можешь утверждать, будто тебе все равно. В любом случае, только оптимизм поможет нам решить проблему и отыскать новую Землю.
— Но как мы можем быть уверены, что все это — не сон? Мы одним прыжком очутились в совершенно ином состоянии, как по мановению волшебной палочки, так разве не уместнее считать эти новые тела простой иллюзией?
Она пожала плечами. — Я уверена, — сказала она. — Это драма Махалалела, и мы играем роли, которыми она нас наградил, но это не сон. Он режиссер, и сценарий принадлежит ему, поэтому только он знает конец истории. Но мы реальны, и должны действовать, как независимые существа, делать свой выбор и создавать собственные возможности. Его сородичи полагались на нас, мы же не сумели помочь им предотвратить оргию полного разрушения, даже если бы смогли показать все ходы и стратегии более отчетливо. Пожалуй, мы лишь усилили их собственные процессы самоуничтожения, а они — наши.
— Да, пожалуй, — согласился Дэвид, при этом не зная точно, насколько это соответствует истине. — Если так, то мы, чего доброго, не впустую прожили жизнь.
Она даже не улыбнулась. — Я рада, что смогла принять участие в оракуле, пусть даже сама не особенно много помогла в его расшифровке. Я не слишком горда, чтобы испытывать благодарность. Может быть, это всего лишь игра, но, если так, лучше играть в нее, чем не играть, лучше быть пешкой, нежели оставаться ничем. Разве от горечи становится легче?
— Великое знание есть великая скорбь, — процитировал он, — и преумножающий знание преумножает печаль. — Но теперь в его голосе звучало меньше горечи, больше извинения. Конечно же, она права. Он не мог стать игроком в такого рода игре, значит, стоит быть благодарным за возможность стать значимой пешкой. Чем бы ни стал мир, ему надлежит жить в нем наилучшим образом. Разве не наследник он интеллектуального багажа сэра Эдварда Таллентайра?
Она права. Это реальность. Даже если нет, нужно жить так, будто так оно и есть.
— Почему ты боишься? — тихо спросила Геката. — Ты уже сотни раз умирал, испытывал боль на протяжении многих жизней. Известный тебе мир безвозвратно потерян, и об этом стоит скорбеть, но бояться-то нечего. С этого момента тебе легко будет проявлять храбрость — как это всегда было со мной.
— Не страх беспокоит меня, — отозвался Дэвид. — Простое разочарование. Я надеялся на лучший конец.
— У тебя все еще есть выбор, — заметила она.
— Бодрствовать или уснуть навсегда? — спросил он. — Следует ли мне принять конец моего мира и полное забвение всего, чем я когда-то был, во что верил, на что надеялся, и предаться сну с приятными сновидениями?
— Не стоит недооценивать пользы снов. Я всегда их ценила.
— Ты всегда была персонажем из сна, — ответил он. — И всегда обладала могуществом для собственных небольших Актов Творения. Я же оставался всего лишь жертвой магии и научился ненавидеть ее. Человеческий мир был бы куда лучшим местом без сторонних вторжений.
— Ты, видно, забыл мою историю, — отозвалась Геката: похоже, его бесцеремонность вызвала в ней боль. — Думаю, прежде ты видел, чем я была, до того, как вступила в права наследства. Поверь мне, Дэвид, мир аристократических привилегий, в котором ты жил, был воплощением мечты для многих, кому посчастливилось меньше. Никогда не говори мне, как смело было с твоей стороны жить в мире безбожия и без магии, или — как ты тоскуешь по такому миру. Ты испытывал боль на протяжении многих жизней, я знаю — но даже при этом не имеешь представления о том, сколько страданий заложено в жизни обычного человека. Харкендер всегда понимал это лучше тебя — даже Мерси Мюрелл понимала это лучше. Для человека, подобного тебе, слишком просто желать, чтобы в мире не было ни ведьм, ни верфольфов. И не читай мне проповедей о том, какая это трусость — быть персонажем снов. Я знаю, что была тем, чем была, и чем могла быть. Сомневаюсь, что ты мог бы похвастать тем же.
Она прошла мимо него и продолжила свой путь.
