Николай Берг - Ночная смена. Остров живых
Обнимаюсь с родителями, жму руки всяким разным людям — и пора. С нами отряжают невысокого парня лет тридцати — вроде бы у него какие-то контакты есть в Кронштадте, помочь надеется своему анклаву. Семью тут оставил, так что надо думать вернется.
Взлетает Коля так же элегантно, поле проваливается вниз, машущие руками человечки уменьшаются стремительно. Элегантный кружок над полем, качание крыльями — и нос самолетика разворачивается на базу.
Тихонько постанывает поляк сзади. Честно признаться — не уверен я, что мы его довезем, о чем до отлета предупредил и Колю и нового пассажира. Пассажир только хмыкнул — дескать, и не такое видал и предложил оставить поляка здесь же на поле. Может, оно и правильнее было бы, чем везти, но нам вколачивали долго и усердно, что за жизнь пациента надо бороться до конца, пока такая возможность есть. Причем делали это разными способами — например, мой профессор рассказывал, что был он совсем зеленым офицериком — чуть ли не сразу после училища — и попал по распределению на Дальний Восток, докторишкой на незначительный кораблик. Толком еще сработаться с таким же зеленым капитаном не успел — а тут и катастрофа грянула.
Цунами вызванное мощнейшим землетрясением, которое произошло в Тихом океане в 150 километрах от побережья Камчатки. Три волны высотой до 20 метров снесли город Северо-Курильск и несколько других поселений. По официальным данным, погибло 2336 человек, а всего жило в Северо-Курильске около шести тысяч человек.
Город проснулся от толчков, кое-какие дома посыпались. Жители быстро забрались на склоны окружавших городишко холмов. Через час пришла первая волна. Небольшая. Кое-что разваляла и публика вернулась обратно в город, разбираться с ущербом. Тут их и накрыла вторая волна, бывшая самой мощной. И домыло третьей.
Все что могло плавать и летать, было брошено на спасательную операцию. В том числе и корытце моего будущего учителя. Что-то им не везло, в итоге уже совсем собрались возвращаться поближе к суше — но капитан для очистки совести спросил докторишку — могут ли они еще найти живых? Докторишко прикинул возможности человеческого организма, погодные условия и честно ответил, что шанс хоть и маленький все же есть, может кроме трупов попадется и живой кто. Поиски продолжили, а, глядя на них, осталась и еще пара корытец поменьше, где докторишек по штату не полагалось. И утром следующего дня наблюдатели засекли что-то странное, но живое — к общему удивлению скоро уже поднимали на борт совершенно очумевшего старика, плававшего в будке деревенского сортира. Дед очень живо описал, что у его внучки как раз была свадьба, он отлучился по надобности в собственноручно сделанный им туалет, начал было делать то, за чем пришел и сначала подумал, что слишком перепил, потом, что уже умер, а в конце концов обалдел, обнаружив себя плавающим в бурном море в собственном сортире. Как так произошло — толком никто не понял — дома сносило, машины плющило как консервные банки, даже танки ломало, а вот старательно сколоченная будка — уцелела.
И тут же соседнее военное корытце выловило люльку с живым младенцем. По закону парных случаев.
Может, еще и поэтому я решил попытаться довезти пациента. Во всяком случае, второй пассажир спокоен, обмолвился только, что уже имеет опыт упокоения беспокойников врукопашную. Да и пилот настроен коллегу довезти. Корпоративное это у них что ли?
Теперь остается связаться в очередной раз — чтобы предупредили лекарей, что я опять отличился и тащу им сюрпризик — в виде роскошного перитонита. Осматривать серьезно этого парня было некогда, но тут все так явно выражено, что и пары минут хватило. Есть такое часто употребляемое выражение — "на его лице была видна печать смерти". На самом деле так оно и есть, это не метафора. Вот мне кажется, что у парня как раз то самое, что называется "лицом Гиппократа" — древний грек описал вид умирающего человека, оказалось так точно, что и сейчас ничего в описание не добавишь — поляк бледен, кожа сероватая, синие губы, странно смякшие и слипшиеся, торчащий нелепо острый нос, ввалившиеся глаза, вообще все лицо осунулось приобретя вид маски Страдания. Когда я с ним разговаривал, обратил внимание на лихорадочно блестящие глаза — а сейчас они у него полузакрыты. Заторможен, бормочет что-то по-польски и мне почему-то по интонации кажется, что это бред. Уходит потихоньку от живых человек. Одна надежда, что наши грубые эскулапы отловят его трепетную душу на выходе и запихнут ее обратно в бренное тело.
Раньше считалось, что такое лицо — необратимо и человеку жить осталось не больше часа, но мне вколачивали неоднократно, что до момента необратимой смерти, биологической — еще не все потеряно. Еще помню, что при перитоните вроде как маска появляется рано — и времени потому у нас должно бы быть побольше.
Мне кажется, что обратно мы летим быстрее, чем летели туда. Может мерещится, но вроде пилот на педаль давит сильнее. Или педали тут в управлении не при чем — не машина же? Предложение выкинуть больного поляка из самолета в общем понятно. Но был нюанс, который мешал мне на это согласиться. Поляк остался в самолете благодаря своим соотечественникам с которыми меня свел давным-давно случай.
Знакомство мое с поляками было весьма своеобразным. Так уж повезло, что вместе с двумя своими коллегами я попал в программу обмена специалистами с немецкой клиникой. Соответственно и поехали. Ну, до отъезда надо было пройти консульство обменять валюту и так далее. Собственно ничего не изменилось с тех пор, наши граждане все так же записываются и стоят в очереди, в то время как разные прочие граждане идут разумеется без очередей и записей, потому ничего нового, все перепитии с получением виз и валюты опускаю. Кто их получал сейчас, в принципе знает, что ничерта не изменилось с давних пор, мы как были для Европы нежелательным элементом, так таким и остались.
Коллеги мои были женщинами. Одна полная, даже еще полнее по принципу "хорошего человека должно быть много" невиданно спокойная, отчего ей очень подходил титул "Ваша Безмятежность", но вооруженная изрядной дозой яда и твердо знающая свою выгоду, отчего часто напоминала Сову из Вини-Пуха, другая крепкая и статная русская женщина из тех, что может остановить конем горящую избу. Натура цельная, но пугливая и страдающая по мелочам. Вот на поле боя я был бы за нее спокоен, а таможенники и пограничники пугали ее изрядно.
При всем том оказалось, что триумвират кое-что могет и мы в сжатые сроки преодолев всякие препоны выехали на поезде. В самолет багаж моих попутчиц не влезал. Правда они утверждали, что самолетом нам было долететь хлопотнее — клиника с которой снюхалось наше руководство была несколько в глубинах Германии, куда самолеты летали только с несколькими пересадками. И в конце все равно пришлось бы пилить поездом.
