Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде
Джейкоб сел.
Сэм откашлялся, скинул очки на нос, встряхнул листком. Помолчал.
– Что-нибудь выпьешь?
– Нет, спасибо.
Сэм кивнул. И начал читать, переводя с иврита:
– «Мой дорогой сын Исаак. И благословил Господь Исаака и да благословит Он тебя». Ты правильно решил, что Махараль обращается к Исааку Кацу. Они друг друга любили, не говоря уж о том, что учитель и ученик – все равно как отец и сын. – Он посмотрел на Джейкоба: – Продолжим?
Тот кивнул.
– «И как радуется жених своей невесте, возрадуется о тебе Бог твой. Ибо глас ликования и глас веселья на улицах Иудеи. И посему я, Иегуда, сын Леи, воздаю хвалу Ему». – Сэм поправил очки. – Исаак Кац был мужем двух дочерей Махараля: сначала Леи, которая умерла бездетной, потом ее младшей сестры Фейгель. Дата, сиван 5342 года, соответствует второй женитьбе. Исаак Кац – новобрачный, вот почему Махараль пытается дать ему лазейку и цитирует напутствие воинам. Он говорит: что-то происходит, мне требуется твоя помощь, но только если ты сможешь отринуть личные заботы. Предшествующий абзац излагает суть дела.
Сэм подал письмо Джейкобу.
– «Глаза наши видели всё деяние Господне великое, которое Он содеял, – прочел Джейкоб. – А когда сосуд, который делали мы из глины, не удался в руках наших, то горшечник сделал из нее снова другой сосуд, какой ей заблагорассудилось. Разве гончар наравне с глиной? Возможно ли, чтобы сказало изделие о сделавшем его: “Он не сделал меня’’ и творение сказало о творце своем: “Он не разумеет”?» – Джейкоб отложил письмо. – Извини, абба, я не понимаю.
– Вот и Махараль боялся, что зять не поймет. И подстраховался. В последней строчке. Даже не слишком ловко.
Ибо по правде мы возжелали благодати; Господь лишил нас милости Своей.
– Ты не распознал библейскую аллюзию, потому что нет такого стиха.
Джейкоб перечитал строку на иврите.
– Не спеши, – сказал Сэм. – Поверти так и этак.
Он так говорил, развлекая юного Джейкоба гематрией – арифметикой букв.
Джейкоб подставил числовые значения букв, прочел сзаду наперед. Ничего.
Потом соединил первые буквы каждого слова.
– Барах ха-Голем, – прочел он.
Голем сбежал.
– Нет большей самонадеянности, чем стремление сотворить жизнь, – сказал Сэм. – Дети – лучший тому пример. Талмуд учит, что в рождении ребенка участвуют трое: мать, отец и Бог. Это уравнение возносит человека до высот Создателя. Вот почему говорится, что Бог занят каждым смертным. Но как ни пытайся утвердить свою власть – даже ссылаясь на Господа, – дети идут своим путем. – Он помолчал. – Всякий отпрыск выбирает собственную дорогу. В этом главное счастье и горе родительства.
– Она пришла за мной, – сказал Джейкоб.
Сэм не ответил.
– Потому что в твоих жилах – кровь Махараля.
– Ты же сам сказал. Она пришла за тобой, а не за мной.
Джейкоб уставился на отца.
– Если не возражаешь, я посижу, пока ты подгонишь машину, – сказал Сэм.
Для почти слепца он с поразительной уверенностью исполнял роль штурмана:
– Перестройся в правый ряд.
– Не хочу показаться занудой…
– Тогда помолчи.
– …но было бы проще сказать, куда мы едем.
– Опоздаешь с перестроением.
Джейкоб глянул через плечо и ушел с полосы, уводившей на 110-е шоссе.
– Давай с трех раз угадаю?
– Сбрось скорость, впереди камера.
Джейкоб притормозил.
За эстакадой сверкнул глаз радара.
– Если что, я отговорюсь, – сказал Джейкоб.
– Незачем рисковать.
Джейкобу в голову приходило лишь одно место к востоку, куда Сэм мог проложить маршрут не глядя. На пересечении со 101-м шоссе Джейкоб показал правый поворот, затем выбрался на 60-ю автостраду, которая вела в Бойл-Хайтс и к кладбищу «Сад покоя». Снова включил поворотник, готовясь съехать на Дауни-роуд.
– Нет, на юг по 710-му, – сказал Сэм.
Наверное, он запамятовал. Видимо, они с Найджелом ездили в другие часы или кружным путем.
– Абба…
– На юг по 710-му.
Впереди маячил рыжеватый холм, исконопаченный белыми надгробиями.
– Вон кладбище, отсюда видно.
– Нам не на кладбище, – сказал Сэм.
Озадаченный Джейкоб вырулил на 710-е шоссе.
Через две мили Сэм велел свернуть на 5-е.
– У меня полбака, – сказал Джейкоб. – Нам хватит?
– Да.
Затем были 605-е шоссе, трасса Империал и проезд через Дауни. Джейкоб почти не знал эти места и уже подумывал включить навигатор, но тут Сэм велел перебраться на 710-е и ехать на север.
– Мы же недавно с него съехали.
– Я знаю.
– Намотаем огромный круг.
– Езжай.
– У нас кто-то на хвосте? – спросил Джейкоб.
– Это по твоей части.
Джейкоб глянул в зеркало.
Море машин.
По указке Сэма он несколько раз менял рядность, имитируя съезд.
– По-моему, никого, – сказал Джейкоб.
Сэм кивнул:
– Тут я полагаюсь на тебя.
Вновь миновали кладбище, но теперь с востока, откуда были видны лишь кивающие верхушки пальм, похожих на растреп. В конце автострады свернули к Алхэмбре и выехали на Уэст-Вэлли-бульвар. Джейкоб безропотно лавировал по жилым кварталам.
– Как там? – спросил Сэм.
Джейкоб глянул в зеркало:
– Чисто. – Он забавлялся, недоумевал, бесился. – Между прочим, осталось четверть бака.
– Заправимся на обратном пути. Направо на Гарфилд, потом первый поворот налево. Три квартала прямо, дом 456 по Восточной, в конце квартала.
Невзрачная улица, обиталище небогатого среднего класса: дома с бетонными решетками, гордые клумбы, на подъездных аллеях пикапы и катера на прицепах.
– Там на стоянке всего пять мест, они обычно заняты, – сказал Сэм. – Припаркуйся где сможешь.
Джейкоб остановился перед оштукатуренным трехэтажным зданием с черепичной крышей. Короткая полукруглая аллея, черепичный навес. Самшитовая изгородь, деревянная вывеска.
ТИХООКЕАНСКИЙ ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ
МУНИЦИПАЛЬНЫЙ ОТДЕЛ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ
ГРАФФИНА
Молча посидели в машине.
– Я прошу у тебя прощенья, – сказал Сэм.
Джейкоб не ответил.
Сэм склонил голову:
– Ты прав. Извини. Не надо было… Прости.
Он выбрался из машины и пошел по аллее. Обмирая от ужаса, Джейкоб двинулся следом.
Он понял. Все понял, едва переступил порог. За конторкой стояла женщина в больничной униформе, растрафареченной Микки-Маусами.
– Доброе утро, мистер Авельсон, – улыбнулась она.
Сэм кивнул, и Джейкоб все понял.
Шибало хлоркой. Джейкоб посмотрел на отца, который неловко расписывался в формуляре. Почему он это делает? Зачем вообще это затеял? Он ведь никогда не был эгоистом. Наоборот. Сэм отдавал, отдавал, отдавал. Жаловал всех добротою; не жаловался. Может, неким извращенным манером щедрость эта обращалась и на него самого? Тогда это невообразимый эгоизм.
