Антон Фарб - Глиф
Заворожено глядя на Рому, Ника так увлеклась, что прозевала момент, когда первая тварь запрыгнула в дворик.
Зверочеловек (чем-то похожий на минотавра — бычий горб, длинные руки, низенький лоб, налитые кровью глазки) подкрался так близко, что Ника почувствовала смрад его дыхания. Она успела развернуться и выставить перед собой столик. Минотавр заревел и протянул к ней длинные, слишком длинные ручищи…
Кусок черепицы прилетел ему точно в лоб. От неожиданности тварь села на задницу, своим весом вырвав столик из рук Ники. И тут же другие твари (и люди, люди с факелами тоже!) хлынули через забор. Видимо, чуть замедленно подумала Ника, их там столько — с другой стороны — что они просто идут по спинам друг друга…
— Руку! — крикнул Рома, и Ника послушно вскинула обе руки вверх.
Подросток вцепился в ее запястья и буквально выдернул ее наверх, за долю секунды до того, как твари бросились на нее.
Рома усадил Нику на черепичную крышу (внизу, всего в метре от ее ног клокотало месиво из тварей, людей и факелов) и спросил:
— Ты как, в порядке?
Ника невесело хмыкнула:
— Да уж, в порядке… Надо подниматься, пока они не залезли сюда.
Лестница дребезжала и шаталась под ногами. Хлопья ржавчины сыпались на голову.
Второй этаж. Третий. Передышка между третьим и четвертым. Ветер в лицо. Сильный. Трудно дышать.
Четвертый.
Конец пути.
Забранное решеткой окно.
Замка нет. Простая щеколда. Рома просунул руку и отпер решетку. Противный скрип заржавелых петель. Серое, в потеках грязи окно. За ним — какое-то движение, дрожащий свет.
— Ну, — сказал Ромчик, — с богом. Я первый.
Он отступил на полшага назад и ногой выбил окно.
26
Белкин набросился на карту, как сладкоежка — на коробку конфет. Он вырвал ее из рук Радомского, попутно оттолкнув его в сторону (Радомский стерпел, несмотря на острое желание зарядить хмырю с ноги по яйцам), расстелил на полу, метнулся куда-то в угол, притащил пару обломков кирпичей — прижать углы, встал на четвереньки и завертелся, как собака, пытающаяся укусить себя за хвост.
Радомский усадил пацана (тот уже даже не трепыхался) на пол, бросил рядом коробку с картонными карточками (Белкин не проявил к ней интереса) и огляделся.
За время его отсутствия Белкин умудрился превратить последний этаж башни из обычного, захламленного строительным мусором и засранного голубями помещения, в некое подобие оккультной лаборатории. В первую очередь, конечно же, пол: доски, покрытые слоем серой пыли, Белкин кое-как оттер от грязи и тут же исцарапал глифами. Потом стены: насколько хватило хмырю роста, то бишь практически до невысокого потолка, все вокруг покрывали малопонятные закорючки. Даже на запыленных окнах он что-то накорябал…
Больше всего Белкин напоминал Радомскому того странноватого сисадмина, работавшего в «Радомбуде» на заре становления фирмы. Тот тоже, когда настраивал сетку, превращался в асоциального типа, бубнил себе под нос что-то непонятное, пыхтел, сопел, совершал некие идиотские действия, опять сопел, матерился — и так до тех пор, пока все не начинало работать. Радомского он откровенно бесил, потому что на вопросы не отвечал, а просьбы объяснить, что происходит, игнорировал с видом настолько высокомерным (мол, вам, холопам, все равно не понять), что вскорости пришлось его уволить.
Радомский не любил чего-то не понимать. А еще больше он не любил терять контроль над происходящим.
Но никто не в состоянии знать и уметь все. Иногда приходится обращаться к специалистам. Главное, чтобы этот специалист — будь он сисадмин, сантехник или маг — не считал себя умнее, сильнее и главнее Радомского.
Есть люди-функции, давно вывел для себя Радомский, и есть люди-цели. Главное качество первых — взаимозаменяемость. Главное качество вторых — умение использовать первых…
Радомский всегда видел цель. И никакой хмырь не станет у него на пути. Блядь, да я сыном пожертвовал ради цели!!!
— Все, — сказал Белкин. — Почти готово.
По четырем сторонам карты Житомира он соорудил что-то вроде… алтарей, так это называется? На юге нагреб горку пыли и грязи. На севере — разложил небольшой костерок из обломков мебели и треснувших дощечек. На западе Белкин попросту выбил кусок стекла из оконного переплета, впустив струю свежего воздуха. А на востоке, не придумав ничего лучше, хмырь поссал прямо на пол, оставив лужу мочи.
Все это он проделал, трясясь от возбуждения. Глифы на его торсе (тощем и рахитичном, подметил Радомский, будто бы Белкин похудел разом на десяток кило — у него торчали ребра, и вздулся шаром, как у голодных детей в Африке, живот) перестали светиться и двигаться, слившись в один малопонятный орнамент.
— Давай жертву! — сказал Белкин.
Радомский толкнул пацана в спину. Тот послушно вышел вперед. После гибели Ромчика его как-бы-друг еще чего-то там орал, возмущался, требовал, но, оказавшись в башне, сразу замолк и понуро сник.
— Женя, — сказал Белкин. Он пытался произнести это торжественно, но пустил петуха. — Подойди.
Мальчишка, как зомби, сделал два шага вперед.
— Игру надо остановить, — сказал Белкин. — Пока не поздно. Ты поможешь мне?
— Да, — одними губами произнес Женя.
— Хорошо, — кивнул Белкин. — Стань здесь, — он указал на определенное место на карте.
Радомский нагнулся и украдкой подобрал с пола гнутую арматурину. Остановить, значит… Хрен вам. Он подошел поближе к карте, держа арматурину в опущенной руке.
План его был прост, а потому надежен: когда Белкин начнет ритуал, Радомский двинет ему по башке, и закончит ритуал самостоятельно. И не остановит Игру, а возьмет ее под контроль. Вот уж чего не хватало Игре с самого начала, так это контроля…
Власти.
Белкин помог пацану снять курточку, потом достал откуда-то складной нож, раскрыл его, повернул мальчишку спиной к себе, поставил на колени (тот не сопротивлялся, как баран) и вдруг резко замер.
— Глиф! — сказал он. — Где твой глиф?!
Вместо ответа Женя поднял руку, замотанную окровавленной тряпкой.
— Нету, — тупо сказал он.
— Вашу мать! — прошипел Белкин, и Радомский, напрягшийся было в ожидании решающего момента, опустил арматуру обратно. — Он не подходит! Он избавился от глифа! Он вне Игры!!!
— И что теперь? — поинтересовался Радомский, покачивая арматурину в руке.
— Нужен другой! Другой игрок! С глифом! — Белкин едва не плакал.
Радомский смерил взглядом разрисованное тело Белкина.
— Другой так другой, — пожал плечами он и замахнулся арматуриной.
За спиной у него раздался звон бьющегося стекла и вопль:
