Брайан Стэблфорд - Лондонские оборотни
Когда они, теперь все сгрудившиеся возле ограды причастия, склонили головы, священник, поднявшийся с хлебом к алтарю, повернулся сначала в одну сторону, затем в другую и произнес:
— Слава Асмодею, слава Астарте!
И еще что-то, чего наблюдатель не разобрал. Затем отправитель культа снова повернулся, чтобы оказаться лицом к прихожанам, намереваясь спуститься со ступеней. Перед этим он случайно оглянулся.
Он застыл на месте, не в силах одолеть первую ступеньку, потому что прямо над телом обнаженной девушки, как будто паря над ней, появилась огромная и внушающая ужас фигура. Идолопоклонники, многие из которых, должно быть, закрыли глаза, сначала не заметили этой фигуры, но шок от ее присутствия передавался в толпе прихожан от одного к другому, и один за другим они поднимали глаза, чтобы захлебнуться в удивлении и ужасе от ее колдовской наружности.
Она никоим образом не напоминала изображения, покрывавшие алтарь, ее очертания скорее напоминали тело, над которым она, как казалось, стояла, потому что, начиная от шеи и ниже, она была обнажена и без сомнения принадлежала женщине.
Но все же, это вовсе не было копией цветущей девушки, силуэт этой фигуры казался много полнее и круглее, скорее она была женской, чем девичьей в своих очертаниях. И лицо этого существа вовсе не повторяло простую черную маску девушки, если это вообще была маска, то ее выражение казалось необыкновенно умным, она поросла мехом, точно кошачья морда, и ее окружали с полдюджины изогнутых рогов, а серые глаза сверкали, точно горящие угольки. Высотой это существо достигало полных двенадцати футов, а жуткая голова от макушки до подбородка имела длину около ярда или даже больше.
Затем существо произнесло:
— Ecce Astaroth! Ite, missa est!
И внезапно по воздуху разлетелся пронзительный крик, люди поднялись на ноги, защищая руками глаза, и попытались убежать, в панике наталкиваясь друг на друга.
Священник уронил хлеб и тоже загородил глаза ладонью в тревоге и ужасе. Единственным человеком в этой церкви, казавшимся неподвижным, как будто охваченным чистым восторгом и истинным восхищением, оказалась девушка, лежащая, распластавшись под ногами самозванного темного ангела, но лицо ее скрывалось под маской.
Затем церковь наполнилась звуками неистового хохота, и казалось, будто он исходит от самих камней, а окна засверкали разноцветными огнями, как будто царившая снаружи ночь неожиданно обернулась в сияющий день. И рисунки на витражах больше не были изображениями Христа и святых, но представляли вместо того демонов и чудовищ, застывших в дикой безумной пляске.
Люди разбежались, в том числе священник и его помощники, все, кроме девушки на столе, а она лежала настолько неподвижно, как мертвая. И душа ее пребывала в чистилище, где ей пришлось выслушать, какой приговор будет вынесен за ее ересь и глупость.
* * *
Человек, которому приказали быть Адамом, внезапно открыл глаза, чтобы взглянуть из окна поезда на хорошо знакомое уныние и скуку английских лужаек и традиционный пейзаж. В ушах послышалось торопливое постукивание, постепенно перешедшее в какофонию.
Значит что же — я в плену у самого Сатаны? — подумал он, и неожиданная тошнота, прорвавшаяся сквозь пелену беззаботности, окутывающую его ощущения, поднялась из его желудка.
Но Лидиард, заключенный в одну телесную оболочку с ним, знал, что это вовсе не подтверждение страхов и надежд священников святого Амикуса.
Все мысленные образы были заемными, они появились из сознания тех людей, одержимых падшими ангелами. Этот появившийся ангел играл роль Астарты для дьяволопоклонников только в шутку… Просто ради забавляющего его изучения ничтожности человека.
И когда эта женщина-ангел ответила на невысказанную тревогу Адама Грея, Лидиарду показалось, будто она обращается вовсе не к беспомощному своему орудию, но к находящемуся в плену Лидиарду, чье тело все еще одиноко лежит в населенной крысами тьме.
— Почему нет? — спросила она, сидя в углу кареты, прекрасная и блистательная в своем человеческом облике. — Людей следует заставлять встречаться лицом к лицу с их богами, чтобы они поняли, каких трусов сделало из них невежество. А что до богов, разве мы не можем довольствоваться тем, что хотят сделать из нас люди?
— Так это и есть твой истинный облик? — спросил Грей голосом, прозвучавшим еле слышно из-за тревоги. — Ты действительно великанша с лицом чудовища и с огромными глазами?
И еще до того, как получил ответ, он понял, как давно уже понял Лидиард, что она с ним играет, поддразнивая, заставляя трепетать от страха, хоть самую малость. Он даже не мог ничего почувствовать без ее разрешения. И когда она не давала этого разрешения, он ощущал, как на него опускается и окутывает его равнодушие, точно он погружается в удушающую клоаку.
— Когда ангелы ступают по земле, им приходится выбирать для себя тот облик, который лучше всего соответствует их цели. — объяснила она. — Они должны быть прекрасными и сильными. Но облик их должен соответствовать тому, что ожидают люди от воплощенной неземной мощи. Люди — это карикатуры, творящие химеры из своих воображаемых искушений, а из своих противников — козлов с козлиными мордами, огромными лохматыми ногами, копытами и раздвоенным хвостом. Эти люди любят видеть уродство в тех, кого им хочется ненавидеть. Они стремятся, чтобы красота открыто говорила о добре и великодушии. И таким образом они придают определенный облик и фактуру ангелам, которые их посещают из глубин времени.
Она умолкла, чтобы выглянуть из окна и взглянуть на покрытые росой поля и угрюмое небо, но вскоре продолжала с явной усталостью:
— О, мой Адам, как глуп этот мир, который я обнаружила. Те люди, покрытые волосами, дурачки, обитавшие в нем, когда я в последний раз гуляла по земле, все же находили кие-то разумные способы, чтобы продемонстрировать свою животную сущность! Не устраивай же внутренней охоты на самого себя и не пытайся узнать, кто ты на самом деле, иначе только и отыщешь, что грустную обезьяну с заметной претензией на утонченность, которая есть иллюзия. Вместо того спроси себя, чем ты мог бы быть, если бы мне захотелось выбрать для тебя лучшего предка.
Адам Грей с усилием пытался понять ее, но та часть сознания, прежде способная уразуметь подобное, погрузилась на слишком большую глубину. Его мысли были крепко заперты в ловушку, и их как будто бы обвивали прочные нити шелковой паутины — и все же, он знал, не надо бороться за освобождение, потому что в его пребывании именно здесь есть какой-то резон.
Лидиард не мог сказать, проникают ли каким-то образом его собственные мысли и ощущения в мозг того, другого.
![Дмитрий Биленкин - Шел человек по грибы [А шел человек по грибы]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
