Артур Дойл - Истории, рассказанные у камина (сборник)
– А кто его дружки?
Бас дядюшки неожиданно превратился в испуганный шепот.
– Моряки! – выдохнул он. – Я, когда увидел эту газетенку, понял, что рано или поздно они явятся. А два дня назад я выглянул вот в это окно и вижу, стоят трое и смотрят на дом. Тогда-то я и написал твой матери. Они выследили меня и теперь ждут его.
– Так что же вы не пошлете за полицией?
Дядя опустил глаза.
– Полиция тут не поможет, – сказал он. – А ты можешь.
– Что же я могу сделать?
– Вот слушай. Я собираюсь уехать отсюда. Для этого все эти коробки и ящики. Скоро все будет запаковано. В Лидсе у меня есть друзья, и там я буду в большей безопасности. Слышишь, не в безопасности, а в большей безопасности. Еду я завтра вечером, и, если ты останешься со мной до того времени, ты не пожалеешь, что потратил время на своего дядюшку. Кроме нас с Енохом, заниматься сборами некому, но до завтрашнего вечера мы управимся, даю слово. К этому времени мне обещали прислать телегу, на ней мы все вместе – ты, я, Енох и юный Вильям – поедем вместе с вещами до вокзала в Конглтоне. Ты на холмах никого из них не встречал?
– Встречал, – сказал я. – Нас какой-то моряк остановил.
– Эх, так я и знал, они уже следят за нами. Поэтому-то я и просил тебя выйти не на той остановке и ехать к Перселлу, а не сюда. Мы окружены. Вот так-то!
– Там был еще один, – добавил я. – Мужчина с трубкой.
– Как он выглядел?
– Худое лицо, веснушки, фуражка с…
Дядя хрипло вскрикнул.
– Это он! Он! Значит, он уже здесь! Боже, спаси меня грешного!
Он в отчаянии забегал по комнате, стуча деревянной подошвой. Было что-то в этой огромной лысой голове детское, трогательное, и тогда я впервые ощутил жалость к этому человеку.
– Ну что вы, дядя, – попытался успокоить его я, – вы же в цивилизованной стране живете. Есть закон, который призовет этих господ к порядку. Давайте я завтра утром съезжу в местный полицейский участок, и скоро все уладится.
Но он только покачал головой.
– Он слишком хитер и жесток, – промолвил он. – После того как он мне ребра пересчитал, я вздохнуть не могу, чтобы не вспомнить о нем. На этот раз он меня точно убьет. Остается одно: бросить все, что мы еще не успели запаковать, и ехать завтра с самого утра. Господь всемогущий, что это?
Страшной силы удар в дверь потряс весь дом. За ним последовал еще один и еще. Казалось, кто-то бьет по двери железным кулаком. Дядя бессильно рухнул на стул, а я схватил ружье и бросился к двери.
– Кто там? – крикнул я.
Ответа не последовало.
Тогда я открыл маленькое окошко и выглянул на улицу.
Никого.
И тут я заметил, что в одной из щелей двери торчит длинная бумажка. Я поднес ее к свету. Неровным но уверенным почерком на ней было написано: «Положи их на порог и спасешь свою шкуру».
– Чего они хотят? – спросил я, прочитав записку вслух.
– То, чего никогда не получат! Никогда! Клянусь Богом! – вскричал он, меняясь в лице. Похоже, к нему снова возвращалось самообладание. – Енох! Енох!
Тотчас на зов явился старый слуга.
– Енох, я всю жизнь был тебе хорошим хозяином. Теперь твоя очередь доказать преданность. Ты согласен пойти на риск ради меня?
Надо сказать, мое мнение о дяде значительно улучшилось, когда я увидел, с какой готовностью слуга согласился. Может быть, он и обидел в жизни кого-то, но этот старик, похоже, искренне любил его.
– Надевай плащ, шляпу и выходи через задний двор. Тропинку через болота к ферме Перселла ты знаешь. Скажешь, что телега нужна мне завтра утром, как можно раньше, и пусть Перселл захватит с собой пастуха. Если будем ждать дольше, наша песенка спета. Как можно раньше, Енох! Я заплачу десять фунтов за работу. Смотри, не снимай черный плащ и иди очень медленно, так они тебя не заметят. До твоего возвращения мы продержимся.
Отважиться выйти из дома в глухую ночь, таящую в себе неведомую опасность, мог только очень храбрый человек, но старик и глазом не моргнул, словно это было самое обычное поручение. Он мигом снял с крючка у двери длинный черный плащ и мягкую шляпу, и мы все вместе направились к черному ходу. Там, потушив маленькую лампу у двери, мы бесшумно отодвинули засовы, выпустили слугу и снова заперли дверь. Выглянув в небольшое окно в коридоре, я успел заметить, как его черное одеяние слилось с ночной мглой.
– Еще несколько часов и начнет светать, племянник, – сказал дядя, проверив все засовы и щеколды. – Ты не пожалеешь, что согласился помочь мне. Если останемся живы, у тебя начнется новая жизнь. Не бросишь меня до утра, и я обещаю, что не брошу тебя, пока буду жив. Телега будет здесь в пять. Все, что еще не упаковано, мы можем бросить. Нам останется только погрузиться и успеть в Конглтон на первый поезд.
– А они нас пропустят?
– Днем они не осмелятся задерживать нас. Нас будет шестеро, если все приедут, и у нас три ружья, так что пробьемся. У них-то ведь наверняка пара пистолетов, не больше. Откуда у простых моряков ружьям взяться-то? Если продержимся пару часов, мы спасены. Енох сейчас уже, наверное, на полпути к Перселлу.
– Так что все-таки нужно этим морякам? – снова спросил я. – Вы сами сказали, что обманули их.
Он упрямо поджал пухлые губы.
– Поменьше вопросов, племянничек, и делай, что тебе говорят, – сказал он. – Енох обратно не пойдет. Он задержится там и вернется с телегой. Тише, что это?
Из темноты донесся далекий крик, потом еще один, короткий и пронзительный, как клик чайки.
– Это Енох! – взволнованно произнес дядя, схватив меня за руку. – Они убивают бедного старика!
Еще один вопль, на этот раз намного ближе. Я услышал быстрый топот и полный отчаяния голос, зовущий на помощь.
– Они гонятся за ним! – закричал дядя и бросился к парадному входу. Он схватил фонарь и посветил им через окошко в двери. Желтый луч выхватил из темноты человека, который со всех ног бежал к дому, низко опустив голову. За его спиной развевался черный плащ. За ним виднелись темные фигуры преследователей.
– Засов! Засов! – Дядя, задыхаясь от волнения, рванул засов, я повернул ключ, и мы распахнули дверь, чтобы впустить бегущего. В следующий миг он ворвался в дом, но тут же остановился и, огласив прихожую долгим торжествующим криком, развернулся.
– Сюда, парни! Заходи! Все внутрь! Живее!
Все было проделано настолько быстро и четко, что мы поняли: на нас напали лишь тогда, когда в прихожей уже было полно моряков. Один из них схватил меня, я вырвался и бросился за ружьем, но оно с грохотом упало на каменный пол и в следующий миг двое моряков уже снова держали меня за руки. Действовали они умело, и, как я ни выкручивался, мне в два счета связали руки и оттащили в угол, целого и невредимого, но с ощущением горькой обиды оттого, что защита наша была преодолена таким коварным способом, а сопротивление сломлено с такой легкостью. Мне они даже не стали связывать ноги, но дядю толкнули на стул, а ружья забрали. Он сидел, бледный как мел, и его упитанное тело и кудрявые волосы выглядели до смешного нелепо рядом с дикими фигурами, которые обступили его со всех сторон.
